Остров Буян

Злобин Степан Павлович

Иным из больших торговых людей города Пскова Ордин-Нащекин уже читал отдельные главы своей «наказной грамоты», и они, покачивая головами, причмокивая языками, дивились книжной мудрости стольника и говорили, что, если бы жизнь учинить по его писаниям, все были бы довольны и жили во Пскове, как в райском саду. Потому-то псковские дворяне и богатые купцы Устинов, Русинов, Левонтий Бочар, Подрез и Менщиков, в первый день восстания тайно собравшись в доме у Ордина-Нащекина, в один голос послали его же в Москву к царю хлопотать о воеводстве.

Но пока как стена перед ним стояла московская боярская крепость. Он ненавидел их, этих безграмотных, темных людей в высоченных бобровых шапках, правивших государством не по уму и заслугам, а по делам отцов.

«Подождите, придет на вас новый Иван Васильевич Грозный, грознее тех двух, и согнет же в бараний рог!» – думал стольник.

Но, кроме них, кто мог помочь?!

В одном из дворянских домов

Ордин-Нащекин столкнулся с козловским воеводой Иваном Алферьевым, крепко запомнившим бунт, который случился в Козлове в позапрошлом году. Сам переживший мятеж и натерпевшийся страха от черни, Алферьев лучше других мог понять исповедь стольника. Даже теперь, в дни восстания во Пскове, козловский воевода, оказавшись в Москве, «от греха» отсиживался тут, не решаясь возвратиться в Козлов, понимая, что бунт во Пскове рожден не псковскими порядками, а общим укладом, царившим по всей Руси.

– Силен меж бояр Никита Иваныч Романов да патриарх святейший Иосиф [171] . Они не хотят посылать войска, страшатся в Москве и других городах мятежа. Слыхал ли ты вести, какие идут из заморских стран? – шептал козловский воевода, склонясь к самому уху Афанасия Лаврентьевича. – Аглицкие немцы своему королю голову отрубили, турки своего салтана ночью зарезали… [172] Сказывают, на небе знамения случились…

– Пустое бормочешь, Иван Сергеич, – отмахнулся Ордин-Нащекин. – Султана его же родня зарезала, англичанцы – иная статья: у них лютерская вера против латинцев дерется. А у нас на Руси, слава богу, вера одна!.. Скажи лучше – к кому бы из больших бояр затесаться, чтоб сговорити к делу.

171

Иосиф – патриарх (пятый) Московский и всея Руси с 1642 по 1652 г.

172

…турки своего салтана ночью зарезали… – Имеется в виду убийство султана Ибрагима (1615–1648), который был задушен в августе 1648 г. янычарами по наущению мусульманского духовенства.

– Я боярину Ивану Никитичу князь Хованскому [173] свойственник.

– Едем к нему! – потащил приятеля стольник.

И они поехали к Хованскому.

Но и этот боярин не хотел прямо говорить о псковских делах и вместо того водил Афанасия Лаврентьевича по своим обширным палатам, показывая ему всякие редкие вещи, свезенные еще отцами из посольств и походов: крымские медные кумганы с длинными горлышками и желтыми выпяченными животами; глубокие, мохнатые, как звериные шкуры, бухарские ковры, изузоренные темным пурпуром и бирюзовой голубизной; татарские сафьяновые сапожки, зеленые с желтой, красные с черной, белые с синей отделкой… Все это было собрано, как в большой лавке, и в доме боярина, казалось, нет ничего простого – все редкое, все заморское, взятое с бою, вплоть до шелкового халата индийской ткани, накинутого на широкие плечи хозяина, до вышитых бисером подушек, положенных на лавки, до военных трофеев – секир и сабель, украсивших стены боярского дома, до каменных блюд, вывезенных из посольских поездок.

173

Хованский Иван Никитич (?–1671) – князь, боярин, в 1650 г. руководил подавлением Новгородского и Псковского восстаний.

– В старое время боярам легко давалось: что год, то, глядишь, и война, а ныне нам нет ратной доли. Повоевал бы, да где?! И не с кем. Где славу добыть? В отцовской да дедней добыче вся слава. А мыслю – и я был бы удал в ратной доле, – сетовал Хованский.

Псковский стольник, однако, не сдался: пока гостеприимный и хитрый хозяин водил его по дому, показывая следы дедовской ратной славы, он старался все о своем, успевая изображать на лице любопытство и удивление по поводу разных редких предметов:

– Ты, боярин, силен в Москве – скажи государю: кабы мне дал государь войска, я б не сплошал во Пскове.

– Рать послать – крови не миновать, а государь чает добром все уладить, – прервал боярин.

– Да крови-то лить не придется, – заспорил Ордин-Нащекин. – Кто у них воеводы? Гаврилка-хлебник да Томилка-подьячишка. И на конь сесть не умеют, а саблю на смех возьмут!.. Что с мужиками-то воевать! Сказывал латинянин Цицерон: «На подлую рать Катилины [174] гляжу с омерзеньем, жалеючи. На них не то что строй ратный – доволе с них и указа преторского, и все разбегутся…» Кабы я воеводой во Псков пришел, во Пскове

бы мне ворота отворили…

174

«На подлую рать Катилины…» – Ордин-Нащекин в вольном варианте передает цитату из знаменитой речи Цицерона, произнесенной в сенате в 63 г. до н.э. против Катилины, который организовал заговор для захвата власти.

– Все хлебники да сапожники, вишь, – степенно и рассудительно возразил боярин. – А мы без Плутархов греческих и Саллустиев [175] римских слыхали в Москве от дедов: и Стефан Баторий [176] , и свейские короли, и немецкие лыцари от псковских гаврилок едва уносили ноги. [177] А литовские паны – те шишкам псковским и счет потеряли.

Между тем за этой беседой боярин успел показать турецкие боевые топоры в виде полумесяца, исписанные замысловатыми крючками, бычьи рога в черненой серебряной оправе в виде кубков и пороховниц, дамасские сабли с рукоятями, отделанными рыбьим зубом…

175

Плутарх (ок. 45 г. – ок. 127 г.) – древнегреческий писатель и философ.

Саллустий, Соллюстий Гай Крисп (85–35 гг. до н.э.) – римский историк.

176

Баторий Стефан (1533–1586) – польский король с 1576 г., полководец. В 1579–1582 гг. принимал участие в Ливонской войне, с лета 1581 по январь 1582 г. вел безуспешную осаду Пскова, вынужден был заключить перемирие с Русским государством.

177

…и свейские короли, и немецкие лыцари от псковских гаврилок едва уносили ноги. – Псков в силу своего географического расположения издавна являлся передовой крепостью в борьбе против иноземных захватчиков; за свою историю город успешно выдержал двадцать шесть осад; наиболее знаменитой была героическая Псковская оборона 1581–1582 гг. во время Ливонской войны; город выдержал тридцать один приступ войск Стефана Батория.

– Не прав ты, боярин, – настаивал стольник, делая вид, что внимательно изучает кизилбашскую курильницу для благовоний. – Чужие короли, коли приходили, они ко Пскову куда и подступиться не ведали, а я псковский дворянин, у меня деревеньки там. Я все от младенчества знаю. Поставлю я полк в Любятинском монастыре да полк на Снетной горе, тоже в обители, а третий полк в Мирожском монастыре…

– Три полка, глядишь, насчитал! А сам же еще на Цицерона слался! Не указ ли уж преторский твои три полка повезут?! – ввернул воевода Алферьев.

Хованский лишь усмехнулся словам свояка.

– Опахало индейское, пух каков нежен, – показывал он, обмахиваясь и обмахнув гостей. – Эко, как веет, а!.. А четки [178] сии турецкие. Нехристи тоже по четкам господа молят. Мухамед [179] , обезьян такой, от христиан образец отобрал… только креста нет… А глянь-ка, янтарь каков чист, да в трех янтаринах букашки завязли. Сколь красно! Из самого Цареграда [180] четки!

178

Четки – бусы (из дерева, кости, янтаря и т.д.), которые нанизывались на шнурок, применялись для отсчета молитв, поклонов, особенно распространены в католической церкви, у буддистов, мусульман.

179

Мухаммед (ок. 570–623) – религиозный проповедник, основатель ислама.

180

Цареград – город Константинополь.

– Все одно ведь, боярин, добром не смирить, коль холопья сбесились. Войско послать придется. И три полка – того мало. Между Любятинской и Снетогорской обительми я б на дороге поставил острожек новый, там бы сотню еще посадил, чтобы все дороги отнять, а в городе у меня свои люди остались, кои верны государю…

– Языческу чашу глянь белого камня. В хозяйстве она никуды не годна, а видом взяла, – хвалился боярин.

– Сколь баб на ней голых… срамно! – вмешался боярский свояк Алферьев.