Остров (др. перевод)
Шрифт:
В предыдущие годы этот величайший праздник христиан почти не отмечался на острове. Шум празднеств в Плаке доносился до Спиналонги, и хотя в маленькой церкви Святого Пантелеймона на острове тоже проводились необходимые ритуалы, все равно у людей оставалось чувство, что это не то же самое, что настоящий праздник по другую сторону пролива.
Но в этом году все должно было пройти по-другому. Пападимитриу собирался об этом позаботиться. Служба в честь Воскресения Христова на Спиналонге должна была стать такой же впечатляющей, как любая из служб на Крите, а то и в самой материковой Греции.
Пост надлежало соблюдать строго. Большинство жителей
Но как бы цинично ни относились островитяне к исцеляющей силе этого святого, на следующий день все они присоединились к процессии в память кончины Христа. Утром был украшен гроб, а во второй половине дня по улицам понесли убранную цветами Плащаницу. Это было торжественное и грустное шествие.
– У нас большая практика похорон, не так ли? – сардонически заметила Элпида, обращаясь к Элени, когда они медленно шагали по улице. Человеческий поток лился по маленькому поселению, потом вверх по тропе, что вела вокруг северной части острова.
– Это так, – согласилась Элени. – Но тут совсем другое дело. Ведь этот человек воскреснет.
– Чего нам ожидать не приходится, – вмешался Теодорос Макридакис, случайно оказавшийся позади женщин, он всегда был готов противоречить чему бы то ни было.
Воскрешение тела выглядело, наверное, достаточно неправдоподобно, но наиболее верующие среди прокаженных знали, что им обещано именно это: новое, неиспорченное, восстановленное тело. В этом был главный смысл и всей истории, и ритуала.
Суббота считалась тихим днем. Предполагалось, что мужчины, женщины и дети должны горевать. Но все были заняты разными хлопотами. Элени собрала детей, чтобы красить пасхальные яйца, а потом украшать их крошечными рисунками по трафаретам. Другие женщины тем временем пекли традиционные пасхальные булочки. В противоположность этой спокойной активности мужчины занялись забиванием овец, которых доставили на остров несколько недель назад. Когда все хозяйственные дела были закончены, люди снова отправились в церковь, чтобы украсить ее ветками розмарина, листьями лавра и цветами мирта, а к вечеру медово-сладкий аромат благовоний поднялся над зданием.
Элени стояла в дверях наполненной людьми церкви. Люди молчали в сдержанном ожидании, напрягаясь, чтобы услышать первые слова службы, шепотом произносимые священником: «Господи, помилуй!»
Служба началась так тихо, что можно
В полночь, когда в Плаке зазвонили колокола и этот звук донесся до острова, священник зажег одну, особую свечу.
– Придите и получите свет! – велел он.
Папа Казакос произнес священные слова с почтением, но властно, и островитяне не усомнились в том, что это приказ подойти к нему. Один за другим самые ближние потянулись к огню со своими свечами, а от них огонь переходил дальше, и вот уже и внутри, и вокруг церкви возник целый лес огоньков. И меньше чем за минуту тьма превратилась в свет.
Папа Казакос, добросердечный мужчина с густой бородой, обладавший горячей любовью к хорошей жизни, – что заставляло скептиков усомниться в том, соблюдал ли он хоть какое-то воздержание во время Великого поста, – начал читать Евангелие. Это были знакомые строки, и многие из старших островитян шевелили губами, повторяя текст одновременно с ним.
– Христос анести! – возвестил он, дочитав отрывок. Христос воскрес.
– Христос воскрес! Христос воскрес! – подхватила толпа.
Этот торжествующий возглас повторился на улицах еще несколько раз. Люди желали друг другу долгих лет жизни: «Хронья пола!» – и с энтузиазмом отвечали: «И тебе того же».
Пришло время нести горящие свечи домой.
– Идем, Димитрий! – позвала Элени мальчика. – Посмотрим, удастся ли нам добраться до дома так, чтобы она не погасла.
Если они дойдут до своего дома с горящей свечой, это должно означать удачу на целый год, а в такую тихую апрельскую ночь предприятие выглядело вполне реальным. И через несколько минут в окне каждого дома на острове уже горела свеча.
Последней частью ритуала был костер, символическое сожжение предателя Иуды Искариота. Люди весь день несли понемножку растопку, со всех кустов обрезали сухие ветки. И теперь священник разжег костер, и люди веселились, пока огонь сначала потрескивал, разгораясь, а потом вспыхнул с яростной силой, и тогда в небо над островом взлетели десятки ракет. Начался настоящий праздник. В каждой деревушке, в каждом поселке и в каждом городе, от Плаки до Афин, люди радовались и веселились, а на Спиналонге в этом году шума было не меньше, чем в любом другом месте. И можно не сомневаться, что, когда на острове начались танцы, жители Плаки слышали аккорды греческих гитар.
Многие из больных лепрой не танцевали уже годы, но если они не были пока искалечены настолько, что не могли стоять на ногах, их уговорили присоединиться к неторопливому хороводу. Откуда-то из пыльных сундуков вытащили национальные наряды, так что среди танцующих появились несколько мужчин в шапках с фестонами, высоких сапогах и коротких штанах, а женщины принарядились в вышитые жилетки и яркие головные платки.
Некоторые из народных танцев были неторопливыми и величественными, но их сменяли веселые живые пляски, и люди кружились и притопывали так, словно это последний танец в их жизни. А потом наступило время песен – мантинад. Песни тоже были разными: одни протяжными и меланхоличными, другие представляли собой длинные баллады, под их речитатив старики и дети почти что дремали.