Остров любви
Шрифт:
– Какие?! – терпение Филиппа было на исходе.
– О том, что она уже не годится для брака… – советник густо покраснел. – Ну, кому она теперь нужна? К тому же мисс Кью может родить от Хосмена ребенка… Мне очень жаль, сэр… Филипп Кью видел лишь единственный выход из ситуации. Данную проблему могли решить только деньги. Он взял чистый лист бумаги и свинцовый карандаш, написал записку своим размашистым почерком и бросил ее через стол Локсу.
– Вот мой ответ.
Грэг Локс с нескрываемым облегчением поспешил прочь. Филипп взял старинный медальон и положил его в карман
Фиби решила как можно дольше не выходить из дома. Она тщательным образом изучила обиталище Алекса Хосмена и нашла его удобным и практичным. За исключением полки с разнообразными книгами здесь не было ничего, кроме простой деревянной мебели, некрашеных дощатых полов и голых стен. Единственным ярким предметом обстановки являлся пестрый коврик овальной формы, лежавший у очага.
Девушке было любопытно, как выглядел Кристиан, и каким был Алекс до гибели мальчика. Интересно, умел ли он тогда искренне смеяться и улыбаться? Играл ли с приемным сыном в шашки по вечерам? Рассказывал ли ему всякие истории? Она живо представляла себе подобную картину, и от этого на сердце становилось как-то печально.
– Ну что же я здесь делаю? – прошептала Фиби. Почувствовав очередной приступ отчаяния, она поспешила выйти из дома. Пушок лежал на крыльце, греясь на осеннем солнышке. Увидев хозяйку, он приветственно завилял хвостом, и девушка наклонилась погладить пса.
Странно, но Фиби почему-то не тосковала по своей прежней жизни. Раньше она обычно вставала очень поздно, и ей подавали легкий завтрак на белоснежном китайском фарфоре и чистом серебре. Потом, как правило, был урок французского, хотя ее французский весьма отличался от красочных пассажей Грозного Рика. Далее девушка планировала важные встречи, пользуясь услугами личного секретаря отца, Локса, обладавшего безупречным почерком и вечно бывшего в курсе всех последних сплетен. Днем она ездила на примерку очередного платья или общалась с нужными людьми. Затем чай, второй завтрак и, быть может, какое-нибудь богоугодное дело. Все всякого сомнения, затем последовал бы званый ужин и, наконец, развлечения – театр, кинематограф, танцы, опера.
Фиби вздрогнула, когда в голове у нее эхом зазвучали отголоски «Сомнамбулы» Беллини. Господи, кем же была та беспечная, избалованная девушка? Она более всего походила на корабль без руля и без ветрил, отданный на волю ветра и волн. Лишь сейчас Фиби поняла, что, по сути, никогда не принадлежала себе – ее держали в золотой клетке, подобно канарейке. «Но канарейка поет, несмотря на то, что она пленница, – размышляла девушка. – Интересно, знает ли она о том, что ее золоченая клетка – тюрьма?»
Фиби почувствовала себя узницей. Она словно попала из одной клетки в другую: из золоченой клетки богатой ипсуичской наследницы на скалистый остров на далеком севере. Просто у тюрьмы сменился тюремщик, и девушка, что хуже всего, не предполагала, как и куда отсюда бежать.
В конце концов одиночество вынудило ее искать общения, хотя Фиби и подозревала, что на острове ее примут враждебно. Она вышла из дома и пошла по дороге. Навстречу
Вообще она не привыкла откровенничать с чужаками, но в свете последних событий о правилах этикета можно было забыть.
– Меня зовут мисс Фиби Бартон Кью, – представилась Фиби, подходя поближе к двум женщинам. – Думаю, вы и так об этом знаете.
Островитянки переглянулись.
– В таком случае вы, мисс, верно, понимаете, почему мы не встречаем вас с распростертыми объятиями, – чуть грубовато ответила темноволосая женщина средних лет. Вторая, бледная блондинка с кудрявыми волосами, лишь отвернулась.
Фиби пыталась сохранить приятное выражение лица, хотя ей давно уже хотелось провалиться сквозь землю. Она росла в атмосфере лести и благодушия, и никак не могла свыкнуться с такой открытой враждебностью.
– У меня такое же желание оставаться на этом острове, как и у вас – видеть меня, – сказала девушка. – Но раз уж меня силой принудили остаться здесь, я обязана разобраться в трагедии, в которой винят моего отца.
Оглядев ее с ног до головы и не упустив из виду серебряные сережки и маникюр на ногтях Фиби, блондинка ехидно произнесла:
– Так, значит, это из-за тебя Кью такой алчный. Конечно же, он ведь должен покупать всякие дорогие штучки для тебя и твоей маменьки.
– Моя мама умерла, когда я была еще совсем маленькой, – тихо ответила девушка. – Отец, правда, всегда покупает мне некоторые дорогие вещи, но утверждать, что именно я послужила причина аварии на шахте, глупо, как и то, что Алекс Хосмен меня похитил.
Обе женщины заинтригованно посмотрели на Фиби. Девушка вдруг поняла, что пожар и похищение – весьма захватывающая история, хотя и невероятная, но тем не менее правдивая. Ведь все это действительно произошло с ней.
– Мне очень жаль семьи мужчин, погибших в аварии. Я уже поклялась мистеру Хосмену, что мой отец понесет законную ответственность.
Однако, заметив окаменевшее выражение их лиц, Фиби сменила тему.
– Да, я виновата, – твердо сказала она. – Но не до такой степени, как вы считаете. Я виновна лишь в преднамеренном неведении. Я никогда не принимала участия в делах моего папы. Не думаю, что они меня заботили. Просто меня учили, что не женское это дело – лезть в бизнес, а потому я закрывала глаза на все, что касалось его шахт и прочих предприятий.
– Нет, мисс, мы здесь живем совсем по-другому, – с достоинством и гордостью ответила блондинка. – Все семьи работают вместе. И мы знаем, что делают наши сыновья, дочери и соседи.
Девушка была изумлена. Совместное проживание семей, их работа ради общей цели – это было для нее внове и находилось далеко за пределами понимания.
– У нас дел по горло. – Темноволосая женщина указала на ведро с мокрым бельем. В ее словах сквозила скрытая гордость, и Фиби впервые в своей жизни поняла, что значит быть изгоем, оказаться исключением.