Остров, одетый в джерси
Шрифт:
По этим желтым глазам совершенно ясно читались мысли, проплывающие в черной голове. Конечно, они были черными.
Морда думала, как своровать, ограбить, надругаться.
— Это Бандерша, — сказала Эуленетт, — вожак стаи.
— Главная Варя, — понял я.
— Только и думает, как отнять, ограбить и надругаться.
Перед большой клеткой, в которой обитали вари, находилась другая, совсем маленькая. Формой и размером она напоминала лифт.
— Это тамбур-предохранитель, — сказала Эуленетт, закрывая
— Понятно, — сказал я. — Как интересно.
Едва мы появились в клетке, черная морда задвигалась, сморщила нос и стала нюхать мои ботинки. Затем вдруг встала на задние лапы и сильно дернула передними за карман комбинезона.
— Чего это она, а? — я отодвинулся к сетке. — Нападает что ли?
— С ней надо быть покруче. — сказала Эуленетт и махнула на Бандершу ведром.
Почувствовав твердую руку, Бандерша откатилась в глубину и стала собирать свою банду. Из-под кустов, с деревьев, из зарослей травы к ней стягивались другие черно-белые разбойники.
А между тем, лемуры-вари были красивы. Каждый волосок пятнистой их шубы стоял отдельно и сиял как солнце. Видно было, что над каждым из них хорошо поработали языком.
На лемурьих затылках сидели мохнатые шапки-ушанки. Уши их не были завязаны под подбородком, а лихо торчали в стороны. Одно слово — бандиты.
Со свистом, с каким-то улюлюканьем налетели они на нас.
— Кидай в них апельсинами! — скомандовала Эуленетт и первая метнула в черно-белую толпу половинку апельсина, которая оказалась эффективней целой лимонки.
Банда, пораженная апельсином в самое сердце, закрутилась на месте и задергалась, хватая очаг поражения когтистыми лапами.
Из-за фрукта началась свара. Черные лапы стали бить по черным мордам. Засверкали белые зубы. Показались краснейшие языки.
— Разбрасывай скорее еду! Половины апельсина надолго не хватит.
И верно. Вдруг из центра свары вынырнула Бандерша. В челюстях ее горел апельсин, как золотой кубок чемпиона. Она клацнула зубами, всосала мякоть и плюнула кожурой в товарищей.
Оплеванные товарищи, поняв, что больше апельсинов нет, ринулись к нам.
Мы отстреливались яблоками, айвой и морковью. Наибольший урон врагу нанесли бананы. Враг, съедая мякоть, скользил на кожуре и буксовал. Атака захлебнулась.
— Без бананов сюда даже не входи.
— Я бы и с бананами не пошел, — ответил я. — Как же кати с ними живут? Чем отстреливаются?
— Им отстреливаться нечем. У них вся надежда на скорость.
— Тяжелая какая жизнь.
— Не легкая. Бери ноги в руки. Надо катт покормить, пока вари отвлечены.
Слева от нас была гора, справа — пруд, между ними — дорожка. По ней мы и побежали. Мы подпрыгивали над кочками, яблоки прыгали в ведре и мысли
— Что ж это за жизнь? — думал я. — Кушать, только когда твой враг кушает? Убегать, когда твой враг прибегает. Какая это жизнь? Это даже не существование. Прозябание.
Скользя на сырой земле, оставляя на ней длинные полосы, мы поднялись на склон. Здесь стояла клетка, и на ней плечом к плечу сидел отряд кольцехвостых лемуров. Видно было, что общая беда сплотила и спаяла их коллектив. Иногда они вставали и, примяукивая, наблюдали, не закончил ли враг трапезу? Не хочет ли напасть? Тут-то я понял, что они никакие не кати, а катты — что в переводе с языка древних римлян означает «кошачьи».
Но ничего, совсем ничего кошачьего в их облике не было. А вместе с тем и было. Какое-то общее неуловимое кошачье впечатление.
— Чего задумался? Кидай скорее остатки на клетку!
Эуленетт махнула ведром, будто хотела вылить из него воду, но в лемуров полетела еда: яблоки, огурцы, бананы.
Катты хватали фрукты и овощи на лету, как знаменитый вратарь Яшин. Не прекращая наблюдения местности, они культурно откусывали по кусочку и, вроде бы, негромко совещались друг с другом:
— Не виден ли враг, товарищ лейтенант?
— Никак нет, товарищ сержант, не виден. Кушайте спокойно.
Каты были аккуратнее, хрупче варь и в тысячу раз интеллигентней. Именно за это последнее им и доставалось. Хапуги и хулиганы не любят интеллигентов. Интеллигентам приходится бегать от хапуг, удирать от хулиганов. Они бы, конечно, могли задавить их интеллектом, но им жалко изводить его на такую ничтожную цель. Убегут от хапуги, залезут на дерево и давай думать о вечном, о прекрасном.
Грудь каждого катта украшала белая салфетка, но на ней не было ни пятнышка, ни крошки от съеденной пищи. Глаза их охватывались черными очками, а руки — лайковыми перчатками. Салфетка, очки, перчатки — это ли не верный признак интеллигента? Он никогда не наденет вздорной шапки-ушанки и пошлой черно-белой шубы. Разве что в очень сильный мороз.
Но вот где-то сзади раздался хруст веток и треск сухой древесной коры. Шум приближался быстро, стало ясно, что скоро ветки и кора будут трещать где-то рядом.
Катты побросали недоеденные овощи-фрукты и прыжками, прыжками, словно огромные серые белки, стали возноситься на деревья. Их белые хвосты, обвитые черными кольцами, напоминали пограничные столбы. А банда варей была похожа на оккупантов, вероломно нарушающих границу.
Неприятно хрюкая и визжа, они попытались добраться до катт, но тонкие ветви не выдерживали их грузных тел. Ветви ломались, и вари, махая шубами и переворачиваясь в воздухе как кошки, летели в траву.
И приземлялись они сразу на четыре лапы.