Остров Paradizo

Ковалюнас Максим

Ее кровать походит на койку в больнице. Белые одеяла, белые простыни и подушки. Каждый день она заправляет новый комплект белого белья. Для чего? Просто так. Просто потому, что это одно из тех немногих изменений, что она может себе позволить. Вокруг нее все настолько мрачно, что любой здоровый человек, заходящий сюда, спросит: «Как вообще можно здесь жить?» Маленькое окошко, впускающее в комнату лишь редкие лучики света, и комната в четыре стены без обоев. Черный обшарпанный стул возле кровати, на котором лежит запыленная пустая кобура от пистолета. Рядом со стеной шкаф из неокрашенных,

нелакированных досок. В этом шкафу хранятся два строгих костюма серого цвета, пара маек и пара джинсов, которые не надевались уже несколько лет. Комната помимо спальни и гостиной является еще и кухней, поэтому возле шкафа стоят плита и ржавая раковина. Такая комната – истинное вдохновение для самоубийцы.

Но Джин не может убить себя, ведь самоубийство – это грех, а Джин обещала Генриху, что больше не будет грешить. Поэтому она просто лежит на кровати и считает минуты – это верный способ свихнуться, а Джин думает: если она все-таки сойдет с ума – ей будет куда как веселей жить здесь.

Раздался звук открывающейся двери. В комнату, как всегда, без стука, вошла Роуз Шнайдер.

– К тебе почтальон, дорогуша, – громко сказала она. – Сказали лично в руки. Вообще-то мне велено проверять твою почту, но тут просили из кабинета канцлера…

– Что?! Письмо? Вы серьезно, Роуз? Кто мне станет писать? Я же умерла для всех, – быстро спрашивала Джин, голосом человека с манией.

– Слишком много вопросов, Джин, – Роуз обратилась к почтальону. – Передавайте, сэр. И уходите.

Джин вырвала письмо и наигранно поблагодарила Роуз. Последняя, фыркнув, ушла вместе с почтальоном. Джин со страшным любопытством начала разглядывать конверт. Он отдавал ароматом мужского парфюма. Причем не знакомым Джин. Когда-то Джин могла определить профессию и даже характер мужчины по его парфюму. Но этот запах был не похожим ни на один другой. Она распечатала конверт.

Дорогая Джин

Я, Майкл Джованни, лично приглашаю Вас на остров Paradizo. Знайте, я наслышан о Вас и Ваших талантах и для меня будет большой честью видеть Вас на моем острове в роли главного детектива. Меня заверили, что лучше Вас профессионала в этом деле мне не найти. Завтра Ваше наказание будет отменено. К Вам придет полицейский и проводит Вас до машины. Машина отвезет Вас в аэропорт Berlin Tegel, где Вы должны будете сесть на частный самолет темно-синего цвета. Надеюсь, что Вы не заблудитесь. Хотя в любом случае Вас проводят. Уверен, Вы понимаете, что в Вашем положении у Вас только один шанс. И я думаю, Вы достаточно умны, чтобы его использовать. Помните – Alles vergeht, Wahrheit besteht (нем. Все проходит, правда остается).

«Хм, ну и кто ты такой, Майкл Джованни? И к чему здесь эта пословица? – подумала Джин. – Да, господи, о чем я? Ты мой спаситель, этого достаточно».

Джин положила конверт под подушку и легла на спину. У нее появилось ощущение какой-то бодрости и впервые предчувствие чего-то светлого. Вмиг к ней вернулся рассудок. Причем вернулся он не с того дня, как она попала в эту квартиру-тюрьму, а с момента, когда ее забрали из приюта. В ее голове все сплелось так сильно, что она забыла, что когда-то

была искренне счастлива, что улыбалась не от злости, а оттого, что хотела улыбаться…

А ведь Джин думала, что умрет здесь, в этой череде пустых дней, взаперти. Более того, ее устраивал этот вариант раньше. А сейчас, будто переродившись, она впервые за долгое время испугалась. Испугалась того, что снова станет человеком, снова станет счастливой. Ведь Джин уяснила для себя – чем ты счастливей, тем хуже тебе будет потом.

Сгорая от нетерпения дождаться завтрашнего дня, узнать, что происходит, кто такой Майкл Джованни и зачем ему она, Джин сделала над собой усилие и погрузилась в сон, не желая жить в этом пустом настоящем моменте.

Глава 3

В тот же миг Алиса юркнула за ним следом, не думая о том, как же она будет выбираться обратно.

Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес

Джин проснулась особенно рано в этот день. Ведь именно сегодня ей выпадает, возможно, последний шанс изменить свою жизнь – вырваться из гроба, в котором находится три года.

Взглянула в зеркало и уже не увидела мертвеца. Нет, она смотрела в нем на себя – ту самую Джин Остин, которую вечно сравнивали с известными актрисами. Но только она знала: эта Джин уникальна.

Девушка подошла к шкафу, вытирая свое мокрое тело полотенцем. Какой же костюм выбрать: серый или серый? «И правда, сложный выбор…» – усмехнулась девушка. Она с некоторым омерзением нацепила на себя юбку, пиджак и белую рубашку фирмы Hugo Boss. Вещи выглядели настолько старо, что Джин подумала, что в последний раз их надевали при Третьем рейхе.

В дверь постучала тюремщица Роуз Шнайдер. «Странно, обычно она не стучит», – подумала Джин и поспешила открыть.

– Guten morgen, frau Austin! (Доброе утро, госпожа Остин! – нем.) – сказала Роуз неожиданно доброжелательным, вежливым для нее голосом.

– Госпожа Остин? Ты пьяная, Роуз? – удивленно спросила Джин.

– Моя дорогая Джин, сегодня вы официально считаетесь освобожденной от наказания. А оскорблять гражданина Германии противоречит моим принципам. Мне велено проводить вас до машины. Готовы?

Джин напоследок оглядела свою грязную тюрьму, которую все почему-то звали специальной квартирой BKA в Берлине. Стул, пустая кобура на нем, отсутствие обоев. Все так жалобно просило ее остаться. Но Джин была непреклонна и на прощание она лишь прошептала: «Adios, родной ад», – после чего вышла, миновав Шнайдер.

Надо сказать, уже сам по себе выход за дверь был для нее как глоток свежего воздуха. Даже не так. Как доза героина для наркомана. Ведь она три года не покидала пределы своей тюрьмы. Три года! Идти было сложно – ведь Джин и по комнате-то ходила редко, а уж на каблуках каждый шаг был словно удар палкой о пятку.

Наконец, с трудом выйдя на улицу, Джин зажмурила глаза и со всей силы вдохнула воздух, медленно поднимая веки на выдохе. Мир показался ей таким большим и ярким, даже слишком, но от этого не менее прекрасным. Солнце… Ветер… Она влюбилась во все это заново, будто только что родилась.