Остров посреди мая или храм над обрывом
Шрифт:
РАССКАЗ ЯХНО
Попал я в Афганистан почти сразу после Рязанского училища, которое я закончил, к слову сказать, с красным дипломом и имея звание мастера спорта по самбо и по плаванию. Была специальная подготовка в течение некоторого времени, после чего я стал командиром взвода спецназа ГРУ. Был 1984 – как мы были молоды тогда, Боже мой! В 1985, вроде бы осенью, в мой взвод перешел зам комвзводом из соседнего взвода нашей же роты Иван Левков: мой сержант уволился, уволились еще несколько сержантов в роте, ну, и командирами становились самые опытные и способные. Я не знаю, как Иван попал вообще в Афганистан: единственных в семье детей не брали туда. Видимо, он настоял на своем. У нас так-то не было случайных людей: был жесткий отбор вначале, а потом полгода учебки в той же Рязани. Нельзя сказать, что мы подружились или нашлись какие-то общие темы для разговора – нет, ничего такого не было. Была тяжелая служба в сложнейших условиях: то мерзнешь на горных перевалах, то сидишь в засаде среди раскаленных
Нас было на том задании одиннадцать. Я помню их всех до сих пор и могу назвать фамилии, но тебе эти фамилии ничего не скажут. Высадились мы утром 31 декабря 1985 в горах недалеко от афгано-пакистанской границы. Была информация, что моджахеды хотят перевезти сразу большой караван со «Стингерами», и что всю операцию тщательно планируют американцы. У нас план был такой: расставить небольшие группы на всех потенциально возможных путях перехода каравана и, в случае чего, высадить десант на вертолетах и уничтожить этот караван. Вроде бы все просто, да мы недооценили врага, и это дорого нам обошлось.
Тогда за этими ПЗРК мы постоянно охотились, и дело не Звездах Героя, которые были обещаны, а в элементарном чувстве самосохранения: мы же на все операции летали на вертолетах, а «Стингер» штука очень противная как для вертолетов, так и для самолетов, особенно для пассажирских лайнеров при взлете. Все мы хотели живыми вернуться домой.
Да, нас было одиннадцать…. И место, казалось, выбрали идеальное для засады. Одного не учли: те, кто планировали операцию по переброске ракет, тоже имели это в виду и организовали засаду на тех, кто собирался залечь в засаде в том месте. В моем отряде были, кроме меня, семь моих солдат, а также приданные два сапера и один связист. В случае выведения рации из строя, мы должны были дать сигнал ракетами. Так вот, как и говорил, мы думали, что нашли идеальное место для засады, а оказалось, что посреди того места, где мы рассредоточились, были хитро устроены места для двух душманов: под двумя большими камнями были вырыты углубления, сверху уложена сваренная арматура и все это завалена аккуратно камнями. Даже камни были подточены и вставлены в ячейки арматуры, словно бриллианты в оправу. Часовые были выставлены выше и ниже по склону горы, а то, что прямо из-под земли появятся два моджахеда-смертника посреди отряда, словно джинны из бутылки, – это было что-то! У одного был гранатомет, и его выстрел взорвал радиста вместе с рацией – его после выстрела сразу же срезал Иван. Второй выскочил сразу после взрыва, кинул связку гранат в сторону троих солдат, сидевших вместе и ужинавших тушенкой из одной большой банки, а сам, обвешанный противопехотными минами МОН-50, побежал в мою сторону. Я даже не помню, какая сила меня подбросила за камень, так как видел, что Иван среагировал быстро и стал стрелять по второму. Взрыв был очень сильный, и убило еще двоих и ранило, правда, легко, одного. Мы остались вшестером, к тому же без радиста и рации.
Надвигалась страшная для нас Новогодняя ночь. Мы понимали, что караван, скорей всего, пойдет через нас, но пока его не было, и мы не могли дать сигнал ракетами: а если у других групп произошло подобное тому, что случилось с нами? Может, это специально сделано для того, чтобы мы выстрелили сигнальными ракетами и все силы бросили сюда, а «Стингеры» в это время спокойно перевезут совсем в другом месте. Надо было переждать ночь рядом с телами убитых моих солдат.
Они появились полпервого ночи, с наступлением Нового 1986 года. Когда стало ясно, что это и есть тот большой караван, загруженный ящиками ПЗРК (их везли на мулах), я выстрелил красной ракетой. Тут же в разных местах начался чуть ли не новогодний салют из таких же ракет и притом как красных, так и зеленых и СХТ. Затем выстрелил зеленым – опять такой же фейерверк. Потом еще раз зеленым – все то же самое. Стало ясно, что помощь придет поздно, очень поздно. Приходилось надеяться на то, что соседние группы, если с ними ничего подобного нам не случилось, и рация у них цела, то, услышав звуки боя, сообразят вызвать вертушки.
Описывать бой бессмысленно…. Было уже около шести, когда стало светать, а нас в живых осталось только двое: я и Иван. Мы оба были легко ранены: я – в левое плечо и в ногу, Иван – осколком мины в грудь. Этот осколок залетел с левого бока, минуя бронежилет, и он же через тридцать с лишним лет впился ему в сердце, как я потом узнал. Странная штука – жизнь! Оглядываясь назад на все события в моей жизни, я вижу их как некие кружева, которые плетутся одной нитью – не знаю, как эта техника называется, но видел в детстве, как моя бабушка плела такие кружева…
Моджахеды, поняв, что мы хорошо обучены и будем сражаться до конца, послали в самом начале боя в обход, с другой стороны горы, группу с легким минометом, чтобы на крайний случай, до восхода, точно уничтожить нас. Мы ожидали этого, но не знали, когда они появятся. Я помню выстрелы и гранату, прилетевшую под ноги, а дальше – провал. Очнулся под большим камнем, запихнутым в логово смертника. Я не чувствовал ни ног, ни рук: какая-то тупая боль в голове и все. Как во сне видел Ивана, который был весь в крови – моего и своего – это он, как оказалось потом, закрыл меня своим телом, а потом оттащил в яму. В него стреляли и снизу и сверху, взрывы мин со всех
Я очнулся через неделю в самолете, на котором перевозили раненых из Кабула в Москву. Так пути наши с Иваном разошлись. Я слышал, что его лечили в Ташкенте. Знал, что ему дали Звезду Героя, чему я был несказанно рад: если не ему, то кому же еще? Можно было, конечно, потом его и разыскать, но для чего? Вспоминать тот бой мне никогда не хотелось и не хочется: кроме того, что я выжил, надо вспоминать и тех, кто погиб в том бою – все это очень тяжело, и к тому же я был командир группы, а значит, я виноват в том, что не уберег их. Да и тогда же не было таких средств коммуникаций, как сейчас. Писать письма? А куда? Пока мы лечились и приходили в себя, уже и страна стала постепенно разваливаться. Для меня, как офицера спецназа ГРУ, война продолжалась, только не в Афганистане. Слава Богу, что мои раны затянулись и меня не откомиссовали из армии. Я, кроме как, воевать, ничего же не умел….
– Постой, – сказал я, когда Олег замолчал. – Колесов. Колесов Петр Львович. Это не тот миллиардер, который погиб в поезде «Гранд-Экспресс»? Что-то вроде бы на работе говорили про это. Я за новостями вообще в последнее время не слежу – времени не было, да и неинтересно в целом. Когда же это было?..
– Полтора года прошло: в конце ноября позапрошлого года. Это он и был.
– И значит Максим – единственный наследник всей империи своего отца?
– Так и есть. Я как-нибудь расскажу про ту катастрофу, а сейчас мне надо ехать в аэропорт – самолет ждет, на котором прилетела Соня. Дел очень много: Максим все взвалил на меня, а это тяжелый труд. Нельзя все просто так бросить: десятки тысяч людей могут лишиться работы, если пустить все на самотек. Надеюсь, Максим с моей помощью найдет хорошего управляющего или же сам займется этим. Пока же он даже на одну ночь из Лазорево выбирается крайне редко.
– Но что же связывает, вернее, связывал, его и Ивана – никак не пойму. Почему он сюда приехал и остался? Этот волк – он же Ивана, да? – почему он ходит за Максимом?
– Валера, – сказал Олег и посмотрел на меня каким-то мучительным взглядом. – Валера, я не могу ответить на твои вопросы. Если Максим пригласил тебя сюда, то значит, думаю, он сам тебе после все расскажет.
Послышался звук закрываемой двери, затем – шелест слегка шаркающих шагов, и дверь в нашу комнату открылась – на пороге стоял старый монах с посохом в руке. Мне Максим говорил, что службу ведет иеромонах, отец Савва, – а это был он, – но его внезапное появление меня сильно смутило. Смутил не строгий взгляд, какой часто можно встретить у схимников, и что напрочь отсутствовал у отца Саввы, а именно факт того, что это – старый монах да еще с посохом.
– А я тебя жду, отец Савва: покажешь Валере все тут? – спокойно обратился к старому монаху Яхно. – Мне пора ехать. Вы тут сами уж познакомитесь без всяких политес.
Олег пожал на прощание мне руку, обнял отца Савву и вышел на улицу. Монах все так же стоял на пороге и смотрел на меня с почти незаметной улыбкой: улыбались глаза, как мне казалось, а лицо при этом оставалось в спокойном выражении смиренности и покоя. Я не знал, как себя вести с духовным лицом, как обратиться к нему и что делать дальше, а отец Савва продолжал стоять и смотреть на меня.