Остров пропавших девушек
Шрифт:
Она берет второй пакет — с логотипом бутика «Дьюк» на Йорк-сквер, где они были пару недель назад. У нее падает сердце. Ясно, что там. Две недели назад она все бы отдала за такой подарок.
Но сейчас уже все по-другому. Восхищенно разглядывая нефритовый шелк, расшитые блестками лямки и узкий пояс, Джемма думала, что скажет Натан, когда увидит ее в этом платье. Но теперь все пошло прахом. Все над ней смеются. Если она когда-нибудь еще отправится на вечеринку (что вряд ли) и наденет это платье, сочтут, что она переигрывает.
—
— Ты серьезно? — спрашивает Робин. — И это все?
У Джеммы больше нет сил.
— Две недели назад ты по нему просто умирала, — говорит Робин. — Я думала, ты хотя бы сделаешь вид, что тебе приятно.
— Оно классное, — все так же вяло отвечает Джемма.
Ну вот как тут объяснишь? Она и так уже чувствует себя дурой.
Робин выхватывает платье и сует его обратно в пакет.
— Господи, ну ты даешь, — говорит она, — ничем тебе не угодишь.
В груди Джеммы что-то закипает, ей хочется заорать или схватить нож и покромсать кожу, только чтобы увидеть, как выступит кровь, и тем самым сбросить давление. «Ты что, не видишь? Не видишь меня? Помоги мне, мама! Ради бога, помоги! Просто обними меня!»
Джемма хочет что-то сказать, но матери уже нет в комнате.
Остров
Июль 1985 года
16
Что-то касается ее бедра, потом слегка задевает ладонь, а в следующее мгновение Мерседес уже лупит по воде руками и ногами, потому что кожа в тех местах горит адским огнем.
Медузы!
Мерседес отплывает назад, чувствует, как еще одна касается ее лодыжки, разворачивается и спешит к берегу. Но движется медленно, потому что ей совсем не хочется окунать лицо в воду.
— Puta mjerda!
Справа от нее к камням несется пловец в маске с дыхательной трубкой, усиленно работая ластами. Мерседес неуклюже по-собачьи загребает руками, сгорая от зависти. Вот пловец выходит из воды на берег. Это девочка. Короткие темные волосы и бирюзовый купальник в подсолнухах.
Ой-ой-ой! Как жжет! Медуз в эти края течениями заносит нечасто, однако она не раз слышала от рыбаков рассказы об их болезненных ожогах, хотя никогда и не понимала, каково это на самом деле.
Доплыв до старого накренившегося корабля, Мерседес ложится на волны и отдыхает, пока те не выносят ее к берегу, а колени и руки не касаются бетона, после чего бредет по мелководью, добирается до суши и осматривает раны — круглые, размером с кофейное блюдце. Кожа покрыта красными волдырями, готовыми вот-вот лопнуть.
— Mjerda! Sangre de Cristo! Porco MADONNA!
В этот момент ей кажется, что не так уж и сильно она любит море.
В двадцати метрах от нее девочка снимает
— Не повезло.
Мерседес поднимает глаза. Уже три года им преподают в школе английский, так что смысл слов ей понятен.
— Сколько раз тебя ужалили? — спрашивает девочка, осматривая ожоги. — Считай, тебе повезло. Вон там их целая туча.
Красивой ее не назовешь. У нее неровная, тусклая, оливкового оттенка кожа и тяжелая, как у боксера, челюсть. Кустистые брови срослись на переносице, а нос напоминает две молодые картофелины, взгромоздившиеся одна на другую. «Я ее знаю, — думает Мерседес. — Это дочь сеньора Мида. Она была на похоронах. Прямо копия отца, бедняжка. Ей пригодится ее приданое».
Волдыри уже начинают сочиться, в ранах пульсирует боль. Несмотря на июльский зной, ее немного знобит, и кружится голова. Мерседес роняет лоб на колени и негнущимися руками упирается в землю.
— Вот черт, — говорит девочка, — с тобой все хорошо?
Она качает головой. Отвечать нет сил.
— Ладно, держись, сейчас.
К изумлению Мерседес, девочка стягивает трусы. По меркам Кастелланы она и так была почти что голая, но теперь, увидев пушок меж ее ног, Мерседес ахает от смущения и закрывает глаза руками.
Дочь Мида хватает ее за правую руку, укладывает на землю и прижимает ладонь к колену, чтобы покрасневшее запястье оказалось рядом с ожогом на бедре, после чего садится на корточки. Когда до Мерседес доходит, что сейчас будет, она пытается вскочить.
— Нет! Нет! Что ты делаешь?
Раздраженный вздох.
— Господи, я пытаюсь тебе помочь!
Потом поднимается, опять берет Мерседес за руку, наклоняется и смотрит ей прямо в лицо. У нее свежее дыхание, отдает мятой.
— Я просто... ajudate! Помогать! Кислота... Понимаешь меня? Acidio! Para el... — На этом ее познания в иностранных языках явно заканчиваются, и она прибегает к импровизации. — El pico. No. La pice. Боже милостивый, ожог!
Она тараторит так, что Мерседес не может уследить. Но общий смысл понятен.
— Ajudate! — повторяет девочка и решительно кладет пострадавшую руку Мерседес на место.
Мерседес закрывает глаза и отворачивается. Она слишком обессилела, чтобы сопротивляться, а эта девочка, кажется, твердо вознамерилась помочиться на ее ожоги. «Будь что будет», — думает она, чувствуя на руке и бедре струю теплой жидкости. Потом девочка упирается ей рукой в плечо, чтобы не упасть, и смещается чуть ниже к лодыжке. «Хотя бы не пахнет, — думает Мерседес, — и еще какое-то время не будет. А потом можно будет все смыть... потом, когда...»