Остров пропавших девушек
Шрифт:
— А-а-а-а-а! — произносит Донателла. — Вы хотели заказать кока-колу! А вы знаете, что к ней прилагается некое слово?
— Что?
На лице Татьяны такое потрясение, будто ее попросили подтереть задницу.
— Давайте я сейчас отойду, а вы пока попытайтесь его вспомнить.
С этими словами Донателла величественно поворачивается и уходит.
— Что это было? — спрашивает Хьюго.
— Ох, боже… — отвечает Татьяна. — Прошлым летом мы взяли на работу ее сестру, и теперь они задрали нос выше некуда.
— Серьезно? — спрашивает Алекса.
—
Донателла застывает как вкопанная. На ее лице мелькает ярость. «Помню я, как вы себя с нами вели, — говорит выражение ее глаз. — Но больше мы это терпеть не будем». Мерседес, стоя в двери, посылает ей отчаянные сигналы, всеми силами стараясь привлечь внимание. «Нет. Нет, Донита, не делай этого. Брось, моя вспыльчивая, безрассудная сестренка. Оно того не стоит».
Но Донателла шагает обратно к столику и говорит:
— А теперь вон отсюда.
Они отшатываются и в замешательстве переглядываются друг с другом.
— Как… Все? — смиренно спрашивает один из Хьюго.
— Нет, — отвечает Донателла, — только она. — И тычет пальцем в Татьяну. — И не возвращайся, пока хотя бы немного не научишься хорошим манерам.
Татьяна на глазах надувается, напоминая бойцового петуха, готового к драке.
— Что ты сказала?
— Ты меня услышала, — отвечает Донателла. — Вон отсюда! — И для пущей ясности показывает на выход.
— Ты не посмеешь!
— Еще как посмею, уж поверь мне! — гнет свое Донателла. — Вали отсюда!
За лето ее английский стал намного лучше.
Татьяна вскакивает на ноги и орет:
— Я клиентка! Я тебе плачу!
— В прибыль от стакана колы не заложена наценка за грубость, — отвечает ей Донателла.
— Ах так! — рявкает Татьяна. — В таком случае знай, что только что ты растеряла всю свою клиентуру. — И победоносно оглядывает сидящих за столом, явно ожидая, что приятели тоже немедленно бросятся собирать вещи.
— Какая трагедия, — говорит Донателла.
— Вокруг полно других мест, где нам будут только рады, — продолжает Татьяна, оглядывает стол и видит, что никто не двинулся с места. Все не отрывают глаз от скатерти, словно думая о чем-то другом. — Кем ты себя вообразила? — визжит Татьяна.
Донателла выпрямляется.
— Я — Донателла Делиа. И я говорю тебе убираться из моего ресторана.
41
— Остается только надеяться, что на этом она и остановится, — говорит Мерседес.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Донателла, сидя на кровати.
— Донита, ты не хуже меня знаешь, какая она мерзкая.
— Знаю, — отвечает сестра. — Но что она может сделать? Она ребенок.
Ну не скажи. Она ребенок с кучей адвокатов. С отцом, который водит дружбу с самим герцогом.
Возможно, все будет хорошо. Возможно, она забудет про это.
— Она и в самом деле может лишить нас клиентуры, — говорит Мерседес.
— Чепуха! — возражает Донателла. — Что-то у нее не особо получилось сегодня днем.
— Да, но…
— Она просто избалованная
О господи…
— Но…
— Мерса, какая же ты все-таки паникерша.
«Потому что я знаю ее. Знаю лучше любого другого, что она собой представляет».
— Да серьезно, все будет хорошо. Я думала, тебя порадует, что я за тебя заступилась.
— А остальные?
— А что остальные? — спрашивает Донателла. — Себастьян пригласил меня в субботу на вечеринку. В гавани. Так что никуда они не денутся.
Пятница
42
Джемма
Прислуге дали выходной, ворота закрыли. В город, несмотря на все его возражения, отправился даже охранник Пауло. В конечном счете он заставил их подписать бумагу, снимающую с него любую ответственность, если что-то пойдет не так, и вместе с шеф-поваром ушел в «Медитерранео», где у Татьяны постоянно зарезервирован столик. Закрытые двери и окна не пропускают ни звука — ни в ту, ни в другую сторону.
Джемму терзают дурные предчувствия.
— Их так много, — говорит она Вей-Чень.
— Десять, — отвечает она, — не так уж много.
На яхте в Каннах было больше. Но там одни приходили, другие уходили, девушек позвали гораздо больше, и они смешались с клиентами на палубе, будто это обычная вечеринка. Если не считать постоянного траха, было почти похоже на отпуск.
Но эти мужчины… Актер с момента своего приезда ни разу не посмотрел ей в глаза. А теперь, когда их компания в полном сборе, все обращаются не к ней, а к пустому месту в паре дюймов от ее ушей. Смотрят прямо, но не в лицо.
Стол накрыт для Мида и его гостей. Поскольку слуг в доме не осталось, Татьяна приказала надеть им какие-то причудливые коротенькие черно-белые наряды служанок с корсетами, которые туго обхватывают талию, выдавливая наверх грудь, и мини-юбками, которые едва прикрывают нагие ягодицы. Пока они разносили коктейли, мужики, сидя в низких глубоких креслах на террасе у бассейна, все пялились и пялились на них. А Татьяна, единственная среди них женщина, царственно восседала в шитом золотом сарафане, похваляясь знакомством со всякими знаменитостями, бесстрастно глядя, как жесткие руки неожиданно залезают к ним под юбки, а они изо всех сил давят в себе возмущенный крик.
«Это ужас… — думает Джемма. — Мужчины становятся все хуже и хуже. Она будто постепенно готовит нас. небольшими шажками, и я все думаю, что уже делала что-то похожее, это же не сильно хуже того, что было раньше. А теперь на мне следы от укусов, кожа головы до сих пор болит после того, что тот мужик сделал прошлой ночью. А сегодня их десять — со старым папашей-толстяком и вовсе одиннадцать».
Мужики смотрят на них как на стадо скота и в открытую обсуждают между собой, не обращаясь к ним напрямую. Минувшей ночью они еще притворялись: задавали вопросы и подмигивали, будто у тебя самой есть выбор, когда они выбирают тебя. А сегодня? Мясо. Они выбирают, какой стейк им хочется отведать, и двери заперты.