Остров пропавших девушек
Шрифт:
— Первые жены, — говорит она. — На них женились еще в молодости, или когда у мужчины еще не было денег, чтобы сделать более амбициозный выбор в плане внешности. Ничего плохого в них нет, конечно. Большинство из них — самые добрые женщины из всех, что у них еще будут в жизни. Но в реальном мире доброта не имеет значения.
Мерседес становится грустно от ее слов.
— Видишь этот взгляд? Этот затравленный вид? Это лицо женщины, которая точно знает, что вскоре ее обменяют на новую модель. Как правило, эти
Мерседес отвернулась от экранов и в изумлении смотрит на Татьяну. «Как ты стала настолько бесчувственной? И какой женой была твоя мать?»
В какой-то момент все слишком выдохлись, чтобы танцевать дальше, и они с хохотом плюхаются обратно на диваны. Света с Себастьяном теперь держатся за руки. Донателла слегка разочарована этим. Когда они танцевали и он касался ее бедер своими, она вроде как почувствовала, что между ними пробежала искра. Ну и ладно. Это ведь просто игра, правда? Флирт. В отличие от обитателей Кастелланы, они не воспринимают все всерьез. Боже милостивый, да если бы кто-нибудь увидел, как местные парень с девушкой вот так держатся за руки, то тут же начался бы обратный отсчет к помолвке.
«Неудивительно, что многие так несчастливы в браке, — думает она. — Как мои родители. Давление. Никакой возможности пофлиртовать, повстречаться, прикинуть варианты. Не думаю, что мама даже за руки хоть с кем-то держалась до отца. Я хочу большего. Я хочу увидеть мир».
— И чем же мы теперь займемся? — спрашивает, кажется, Каспар.
Кажется, Кристоф — у всех имена на «К», как тут запомнить! — проворно бросается к маленькой купели со льдом у подножия рожкового дерева и берет оттуда еще две бутылки шампанского. Запасы нескончаемы.
— Правда или действие! — кричит кажется-Кристина.
— Да ты вечно предлагаешь в нее сыграть! — стонет кажется-Дмитрий.
— А мне нравится, — говорит кто-то.
— Тогда поехали, — доносится еще чей-то голос, и бокал Донателлы то ли в пятый, то ли в шестой раз, наполняют до краев.
У Донателлы немного кружится голова. Но это же так весело.
— Ладно, но раз ты предложила, то с тебя и начнем. Правда или действие?
— Правда, — отвечает кажется-Кристина.
— Супер! Ладно... Кто из нас тебе нравится?
— Конечно же, ты, дорогуша.
— Нет, надо говорить правду, — говорит кажется-Света, и все смеются.
— Это и есть правда, дорогуша!
Хор отрицаний.
— Скажи правду, Кристина, иначе мы не будем играть.
На лице девушки чуть проступает серьезность.
— Ладно. Раз так, то Джамал. Мне нравится Джамал.
Опять поднимается хор голосов, на этот раз одобрительных. Джамал с показным видом теребит галстук.
— Когда подойдет моя очередь, я точно выберу действие, — говорит он, подмигивая Кристине. — Так, а теперь наша
Ее застали врасплох. Такого она не ожидала. «Выбрать правду нельзя. Мне просто нечего сказать. Они все такие утонченные. Стоит им узнать, какая скучная на деле моя жизнь…»
— Действие, — отвечает она.
— Вторая жена, — говорит Мерседес.
Шок прошел, и игра даже начинает ей нравиться.
— Правильно, — отвечает Татьяна. Она указывает на женщину, лицо которой застыло благодаря неуклюжей пластической хирургии, и ее кожа натянулась так, что она с трудом может открыть глаза.
— О-о-о. Даже не знаю.
На некоторых третьих женах явно заметны следы стараний специалистов, но эта точно перещеголяла всех остальных. Губы у нее выглядят так, будто ее ударили, а волосы сухие, как прошлогоднее сено.
— А вот это, — говорит Татьяна, раскачиваясь взад-вперед в кресле, — особенно трагичный образец первоженства. Это первая жена, которая не желает сдаваться без боя. Либо так, либо это пластика-из-мести. Хотя я уверена, что все же первый вариант.
— Но почему? Зачем так с собой поступать?
— Ох, боже, — отвечает Татьяна. — Порой эти ребята просто обожают, когда их жены выглядят так, будто пережили пожар. Придает им значимости.
— А твой отец? — спрашивает Мерседес. — Он тоже в поиске?
У Татьяны застывает лицо. Не моргая, она переключается с одного экрана на другой.
— Только через мой труп, — говорит она. — Ой, смотри-ка, вот интересный экземпляр.
С порога разносится рев:
— Татьяна!!!
Они подпрыгивают на месте. Татьяна роняет пульт. На пороге стоит Мэтью Мид — раздутый, как людоед.
— Какого черта ты здесь делаешь?! — орет он.
— Я только...
— Господи!!! Ты что, совсем, на хрен, сбрендила?
— Прости меня, папочка.
В ее голосе слышится непривычная покорность. Она забивается в кресло, как побитый щенок.
Мэтью тяжело вваливается в комнату и грозно нависает над дочерью.
— Никогда так больше не делай! — вопит он. — Ты слышишь меня? Сюда никому нельзя! Никому! — Он поворачивается к Мерседес. — Проваливай. Черт подери, пошла вон отсюда, мелкая сучка! Забудь, что ты вообще видела эту комнату. Capisce?
Мерседес в ужасе. Таким она его никогда не видела. Ни разу не видела, чтобы он орал на Татьяну, которая, судя по всему, не на шутку потрясена. Его зубы оскалены, а глаза превратились в две узкие щелочки. Как змея перед броском. Мерседес кивает и начинает подниматься со стула. Но рука величиной с окорок обрушивается ей на плечо и вдавливает обратно в сиденье.
— Ты никогда не видела это место, — вдалбливает он ей, — и даже не догадываешься о его существовании.
Мерседес энергично кивает.