Остров судьбы
Шрифт:
Зелень росла в горшках и кадках, вдоль и поперек улиц сушилось белье. Женщины громко переговаривались друг с другом, не покидая домов. Центральная площадь кишела людьми, среди которых было много приезжих. По набережной гулял ветер, разнося запахи дыма, жареных каштанов и мяса, смолы, соли и сырой рыбы.
— Правда, что в этом городе родился Бонапарт? — спросила Бьянка.
— Да. Надеюсь, вечером синьор Маркато расскажет об этом, — ответил Леон, и у девушки отлегло от сердца.
Отец торопился сбыть привезенный товар: это подтверждало
По вечерам улочки Лонтано тонули в кромешной тьме, тогда как берег, на котором распростерся Аяччо, сиял огнями, отчего город казался украшенным к праздничному торжеству.
— Мне не слишком понравилось, как этот господин на тебя смотрел, — заметил Леон. — Впрочем, ты умная девушка и не наделаешь глупостей. К тому же синьору Маркато, как видно, уже за тридцать, и он наверняка женат.
Об этом Бьянка почему-то не подумала. Она медленно подняла руку и поправила мецарро, сверкающее блестками, подобно покрывалу восточной красавицы.
— Полагаю, он воспитанный человек и прекрасно знает, как себя вести.
— Надеюсь, — коротко ответил Леон.
Винсенте встретил их на подъеме к цитадели. Увидев отца и дочь, он широко улыбнулся и сделал несколько быстрых шагов.
— Пришли? Я опасался, что вам помешают дела.
Бьянка вздрогнула, когда отец не слишком приветливо произнес:
— Я всегда держу свое обещание.
Винсенте повел Леона и Бьянку в небольшой, уютный кабачок, хозяин которого встретил их с любезностью, граничившей с подобострастием, и сразу провел за небольшую перегородку. Им подали окорок, оливки, хлеб, сыр, засахаренные каштаны и два сорта вина.
— В Тулоне я заказал бы другие блюда, но здесь приходится соблюдать традиции, — усмехнулся Винсенте.
— Вы там бывали? — осмелилась спросить Бьянка.
— Неоднократно. В основном по делам. Возможно, когда-нибудь я окончательно переселюсь на материк.
— Так вы торговец? И чем торгуете? — спросил Леон, желая поддержать вежливый разговор.
— Всем понемногу, — ответил Винсенте, не сводя глаз с Бьянки. В его взгляде было странное напряжение, от которого ее невольно бросало в жар. Возможно, Леон тоже это заметил, потому что нахмурился и спросил:
— Как поживает ваша супруга?
— Я вдовец. Моя жена скончалась полгода назад. И, к сожалению, она не оставила мне детей.
— Приношу свои соболезнования. Трагический случай?
— Она долго болела, — ответил Винсенте, разливая вино, и Бьянка не услышала в его голосе особого сожаления.
Наступило неловкое молчание, во время которого она исподволь старалась разглядеть собеседника и составить о нем собственное мнение. Что-то подсказывало Бьянке, что от ее нынешнего впечатления об этом человеке будет зависеть слишком многое.
— Моя дочь спрашивала меня, правда ли, что в Аяччо родился
— Правда. Представьте себе, его дом ничем не отличается от остальных, — сказал Винсенте, пригубил вино и добавил: — Говорят, Бонапарт позабыл о своем народе. Хотя на самом деле мы должны быть благодарны, императору хотя бы за то, что отныне корсиканцам, кажется, ничего больше и не нужно, кроме как быть корсиканцами! А еще он показал людям, что значит верить в свою звезду. Его пример зажег в молодых людях желание перебороть судьбу, доказать миру, на что они способны.
— Наша судьба — часть Божьего замысла. Нельзя становиться пленниками дерзких желаний и напрасных грез, — сказал Леон.
— Так же, как и опасно сковывать молодежь бесконечными запретами. Рано или поздно всякий человек пытается разорвать путы, — заметил Винсенте, и Бьянке почудилось, будто она никогда не слышала более мудрых слов.
— Главное не забывать о семье. Пример Бонапарта это доказывает. Для настоящего корсиканца семья — превыше любого золота и всех бриллиантов мира.
— Мадемуазель Бьянка — ваша единственная дочь? — поинтересовался Винсенте.
— Кроме нее у меня есть еще сын Данте, он на год старше, — ответил Леон.
Ни слова о Джулио и Дино! Только теперь Бьянка по-настоящему ощутила, насколько сильно уязвлен и унижен отец поступком своих сыновей.
Далее речь пошла о нынешнем урожае и ценах на вино, но она видела, что эта тема, хорошо знакомая и близкая отцу, совершенно не интересует Винсенте. Они разговаривали долго, опустошая стакан за стаканом, и постепенно к Леону вернулось превосходное расположение духа. Под конец вечера синьор Маркато спросил:
— Где вы остановились?
— У дальних родственников. Там тесновато, и я предпочел бы не обременять людей, но в Аяччо трудно найти что-то другое.
— Согласен. Если бы у меня было больше свободного времени, я бы открыл здесь гостиницу с пансионом, как это принято во Франции, — сказал Винсенте и добавил: — Вы окажете мне честь, если завтра утром согласитесь посетить мой дом.
Он выжидающе смотрел на Леона, и Бьянка видела, что в душе отца идет борьба. Завтра утром он собирался уехать, о чем накануне объявил дочери и работникам.
— Хорошо, — медленно проговорил отец, — это будет честь и для нас.
Ночью Бьянка не могла заснуть. В семье дальних родственников Леона, которая приютила их на ночлег, было много народа, и девушку уложили между двух немолодых тетушек, вероятно, для того, чтобы они охраняли ее честь.
Это был старинный дом, с дверью, пробитой столь высоко от земли, что в помещение можно было забраться лишь по шаткой приставной лестнице: так давно не строили даже в Лонтано. Перед окнами были навесные бойницы, предназначенные для защиты семьи от нападения соседей. При лишнем напоминании о том, что корсиканцы только и думают, как бы устроить засаду и пристрелить кого-нибудь из-за угла, Бьянка недовольно поморщилась.