Остров Тамбукту
Шрифт:
— Все мое, сэр! — несколько раз повторил Смит.
— Наше, сэр! — поправил его Стерн.
— Ничего подобного, Стерн, — встрепенулся Смит и уставился на капитана своими пепельными глазами. — Всегда было мое и остается моим. Это я решу, что дать племени. Кое-что дам и вам, конечно...
— Нет, сэр! — вскипел Стерн и ударил кулаком по столу. — Мы не нищие. Здесь все равны, и все поделим по-братски.
Смит вытер вспотевшую шею.
— Как так равны, Стерн? Не забывайте, что я собственник, а вы мои служащие...
— Были! — прервал его капитан. — Но теперь мы равны. Сейчас я такой же ваш служащий,
Я решил положить конец этой неуместной ссоре.
— Напрасно вы спорите, — сказал я. — Все на яхте не принадлежит ни мистеру Смиту, ни нам троим. Все это принадлежит племени.
— Вы шутите, сэр! — враждебно посмотрел на меня Смит и, смяв мокрый платок, сунул его в карман брюк.
— Я говорю совсем серьезно, сэр. Частная собственность на острове крайне ограничена. Тут каждый имеет копье, лук, стрелы, две-три рогожки, два-три онама, два-три кувшина — вот и вся частная собственность. Все остальное — земля, леса, дичь в них, рыба в океане — все это общественное владение.
Смит так на меня смотрел, как будто бы я ему сообщил, что на острове свирепствует чума. Как это может быть? Значит, он не сможет ходить на охоту за дичью. Но это его любимый спорт!
Я объяснил ему, что здесь охота не спорт, а способ пропитания. Конечно, каждый может убить дикую курицу или другую какую-нибудь птицу, каждый может поймать рыбу в океане, но в охоте на крупного зверя «кро-кро» и диких свиней участвует все селение, а иногда и все племя, и то только в определенные месяцы в году.
— А что делают с убитыми животными? — спросил Смит.
— Устраивают праздник и съедают их. Туземцы не могут держать запасы из рыбы и мяса, потому что они скоро портятся. Они еще не научились добывать морскую соль и потому пользуются морской водой.
— А разве у вождя и главного жреца нет своих плантаций? — полюбопытствовал Смит.
— Нет. Я же вам сказал, что земля является коллективной собственностью.
— Но... это же коммунизм, сэр! — встрепенулся Смит.
— Не коммунизм, успокойтесь. Остаток первобытного коммунизма.
— Тех же щей да пожиже влей! — воскликнул Смит. Потом, подумав, он спросил: — Скажите мне правду — тут люди, наверно, лентяи?
— Я этого не заметил, — ответил я. — Женщины и даже дети работают на огородах, а мужчины ходят на охоту за дичью или на рыбную ловлю.
— Ну а если кто-нибудь не хочет копать? Если предпочитает валяться в тени? Ведь копать под этим палящим солнцем — не слишком приятное дело, не так ли?
Я объяснил ему, что если кто-нибудь откажется работать, племя, наверно, лишит его права получать таро и ямс с огородов или мясо убитой дичи.
— Но я могу сам наловить себе рыбы в океане или в какой-нибудь реке, правда? — продолжал засыпать меня вопросами плантатор.
— Можете, конечно. Даже будете принуждены, голод вас заставит. Почему бы вам тогда не отправиться со всеми туземцами на рыбную ловлю? Это гораздо приятнее, уверяю вас. Я ездил несколько раз и не поймал ни одной рыбы, но, несмотря на это, туземцы мне давали мою долю. Ведь вы помните, что я привозил несколько раз на яхту свежую рыбу.
— Помню, — кивнул головой Смит.
— Когда вы изучите язык туземцев, вы сами пожелаете работать с ними, вместо того чтобы мучиться самому...
— Вопрос принципиальный,
Бедный Смит! Он хотел меня удивить своими знаниями, не подозревая всей их ложности. Нужно было еще в самом начале указать на его заблуждения, тем более, что Стерн, хотя и не вмешивался в наш спор, внимательно слушал и, видимо, хотел узнать, что я возражу Смиту.
— Это далеко не так, сэр. Когда поживете на острове, вы убедитесь, что коллективная собственность и коллективный труд не мешают личной инициативе. И наоборот, личная инициатива шире расправляет крылья, когда другие помогают ей. Например, здесь охотники вырезают на своих копьях и стрелах отличительные знаки, чтобы знать кто убил того или иного зверя во время большой охоты. А когда в зверя вонзилось несколько копий, считается, что он убит тем, чье копье попало в сердце или ближе других к сердцу. И тот охотник получает похвалу.
— Только похвалу? — спросил Смит.
— Да, только похвалу. Похвала за проявленную ловкость является самой большой наградой для охотника.
— Лично я предпочел бы большой кусок мяса, — усмехнулся плантатор.
— Не сомневаюсь. Но у туземцев другие понятия. А что касается частной собственности, — продолжал я, — вы заблуждаетесь. Частная собственность является следствием разделения труда, а не личной инициативы.
— Что значит разделение труда? — спросил Смит.
— Когда появились различные ремесла, появилось и разделение труда. Тут, например, женщины из прибрежных селений умеют делать горшки, а племя бома не умеет. Оно получает от какого-нибудь дружеского прибрежного селения горшки, в которых варит себе пищу, а дает за них кенгаровые орехи. Так прибрежные жители постепенно превращают изготовление горшков в ремесло. Если дело дойдет до того, что одни люди начнут выделывать только горшки и этим промышлять, получая за свои горшки необходимые продукты — вот вам разделение труда в зародыше. И среди племени занго замечается известное разделение труда: женщины плетут сети или работают на огородах, а мужчины ходят на рыбную ловлю или на охоту за дичью. Женщины приносят с огородов ямс и таро и приготовляют еду, а мужчины таскают воду — вот вам еще одна разновидность разделения труда в зародыше.
— Это ж не будет вечно так продолжаться, — уверенно заявил Смит. — Когда появятся различные ремесла и накопится больше частной собственности, туземцы простятся с коллективной собственностью, не правда ли?
Смит с нетерпением ждал моего ответа. Я сказал:
— Не будем пророчествовать о далеком будущем. Давайте раньше разберемся в настоящем, чтобы не попасть завтра в смешное положение. Не так ли, Стерн? — обратился я к капитану.
— Да, Стерн, я бы хотел слышать и ваше мнение, — обернулся Смит к капитану. — Лично вы что предпочитаете: похвалу за убитую свинью или свиной окорок?