Остров великанов (с илл.)
Шрифт:
В ту ночь они о многом переговорили. Они не стали друзьями. Мало того, Ильмар больше молчал и по-прежнему всем своим видом показывал Уйбо, что не любит его, но слова учителя крепко врезались ему в память.
— Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать, Ильмар. Ты прекрасно знаешь, как во время оккупации погибали тысячи совершенно невинных людей, погибали из-за пустяка, по ошибке, из-за несчастного случая… Я хочу спросить тебя: как ты сам думаешь, зачем отцу в ту ночь, когда искали русского летчика, понадобилась лодка? Этот же вопрос я могу задать тебе по-другому: как можно было спасти летчика, зная,
Потом учитель вспомнил о рапорте.
— Мы обязательно разыщем рапорт, — пообещал он. — Я думаю, что он где-то затерялся в бумагах Филимова. Учительница Рауд рассказала, что вам удалось перевести только первые строки рапорта. Ты помнишь, о чем в них говорилось? Речь, кажется, шла о расстреле какого-то предателя. Учительница Рауд уверяет, что видела в тексте фамилию твоего отца, рыбака Вольдемара Таммеорга. Мы не знаем, так ли это. Но если рапорт о гибели твоего отца, следовательно, в первых строчках речь идет о нем… Видимо, рапорт писал немецкий офицер, который каким-то образом узнал, что рыбак Таммеорг спас русского летчика… У тебя был замечательный отец, Ильмар. И я знаю, что перед смертью он думал о тебе, о том, как вырастет его сын, станет мужественным, сильным, настоящим человеком и научится понимать и ценить свое счастье, ради которого так много пролито крови, ради которого и он сложил голову.
Ильмар верил и не верил словам учителя. Он ничего не хотел отвечать. Но учитель и не требовал никакого ответа.
Расстались они просто. Расспросив Ильмара еще раз о Зеленом Охотнике, Уйбо, взглянув на часы, отправил мальчика спать.
Ильмар не пошел в интернат. До самого утра, растерянный, подавленный, окончательно сбитый с толку, просидел он в холодной пионерской комнате, вспоминая слова учителя об отце.
Утром, дождавшись Ури, Ильмар отвел его в сторону и грозно предупредил:
— Знай, Ури, если ты теперь учителю что-нибудь устроишь, я из тебя калеку сделаю!
Он ничего не стал объяснять опешившему приятелю. На этом их разговор закончился.
В то же утро, сославшись на скверное самочувствие, Ильмар отправился домой. И он действительно заболел. Слабость, жар, сильная головная боль свалили его в постель. Почти неделю он не показывался в школе. За это время оскорбленный до глубины души Ури отомстил ему как мог. Он настроил против Ильмара весь класс, рассказав ребятам, что это капитан, а не кто другой срывал уроки русского языка, изрезал наглядные таблицы, устроил номер с доской и даже собирался запереть учителя в докторском флигеле.
— И конечно бы запер, если б я его не отговорил, — рассказывал Ури товарищам, во всеуслышание кляня себя за то, что дружил с таким человеком.
В пятницу — 26 марта — в последний день занятий перед весенними каникулами — Ильмар явился в школу.
Мальчик сразу почувствовал, что приходу его тут никто не рад. Ребята отвернулись от него, и даже верный Арно, вздохнув, деликатно, кончиками пальцев, снял со своего плеча руку Ильмара.
— Дело дрянь, капитан, — расстроенным голосом сказал
Печальный, ничего не понимающий, Ильмар одиноко бродил по школе, не узнавая ее. Он ходил по праздничным коридорам, украшенным плакатами, стенгазетами и пионерскими лозунгами, видел смеющиеся лица ребят, оживленную суету в классах и… чувствовал себя лишним. Так бывает ярким весенним днем: где-то с краю по горизонту одиноко плывет черная грозовая туча, а вокруг — сверкающий простор неба, ликующее солнце и радость.
Новости, которые ему удалось услышать, были одна другой удивительнее. В школе теперь открылась своя библиотека, а в спортивном зале устроили баскетбольные щиты с настоящими сетками. Совсем недавно пограничники по просьбе учителей взяли над школой шефство и сегодня, к неописуемому восторгу ребят, обещали приехать с киноустановкой, чтобы показать им после уроков новую картину. Мустамяэская школа, так долго дремавшая в глухом, медвежьем уголке, казалось, вдруг проснулась и взглянула на мир широко раскрытыми, любопытными глазами.
И вот именно сегодня, в этот праздничный для школы день, Ильмар почувствовал себя самым несчастным человеком на свете.
В спортивном зале он случайно увидел Бенно. Тот с повязкой дежурного на рукаве расставлял с младшеклассниками скамьи, что-то весело говорил им о кинокартине и не в меру усердных помощников успокаивал подзатыльниками. Увидев Ильмара, он нахмурился и повернулся к нему спиной, сделав вид, будто не заметил его.
— Что, картина будет? — робко спросил Ильмар у малышей.
— Давай-давай, проваливай отсюда, — вдруг сердито заорал Бенно, а то живо по шее заработаешь!
Кровь бросилась Ильмару в лицо. Еле сдерживая себя от обиды и злости, он выскочил из спортивного зала и, не желая больше никого видеть, кинулся в интернат. В спальне мальчиков Тедер мыла пол. Тогда Ильмар с разгону влетел в пионерскую комнату и замер. Элла и Ури бок о бок сидели за пианино. Увидев его, они сразу перестали играть. Элла смутилась, а Ури недовольно уставился на вбежавшего.
— Ну, чего пришел? — пренебрежительно спросил он и, кивнув на Эллу, с усмешкой добавил: — не видишь, музыкой занимаюсь.
Ильмар молча повернулся к дверям.
— Не верил мне, — бросил ему вслед Ури, — теперь пойди, пусть Уйбо покажет тебе рапорт. Он сам нашел его. Ха-ха!
В окна учительской смотрело злое, пасмурное утро. До начала занятий еще оставалось добрых полчаса.
Уйбо, склонившись над столом, рисовал красочный заголовок к фотогазете: "Таллин — столица Советской Эстонии".
У горящего камина в глубоком кресле дремал с газетой в руках Эльдур Кукк. Пламя красными тенями отражалось на безмятежно круглом лице учителя.
В комнату заглянул Тальвисте.
— Нашел, Александр! — еще на пороге взволнованно сообщил он. Смотри сам. Приказ Филимова отпечатан на той же машинке Альберта. Тальвисте показал Уйбо листок с машинописным текстом.
— Тсс!.. — Уйбо сделал говорившему знак. Оглянувшись, Тальвисте только сейчас заметил Кукка. Над высоким кожаным локотником возвышалась его гладкая, как яичко, голова. Чуть пониже, сбоку, виднелись розовые, в рыжих веснушках руки, блаженно скрещенные на пухлом животике, а еще ниже висели короткие ноги.