Остров выживших
Шрифт:
— Черт, — произнесла она, — что, нам уже пора приберегать для себя последний патрон?
— Если удача будет на нашей стороне, до этого не дойдет. — «Удача и Адам Феникс». — Но это кошмарные враги, и я не хотел бы попасть к ним в плен, дорогая.
— Ты же говорил, что они не берут пленных.
Хоффман провел бритвой по черепу.
— Возможно, это их единственное положительное качество.
— Сколько?
— Что?
— Сколько нам еще осталось, как ты думаешь?
Хоффман знал с точностью до нескольких дней, когда именно
Она возненавидит его, если узнает.
«Это решение принял Прескотт. Почему я беру ответственность на себя? А если бы я захотел остановить их — смог бы я сделать это?»
Он знал: они сделают это с ним или без него; не имеет значения даже то, что у него один из ключей. Но это было необходимо. Он тоже не видел иного выхода. Возможно, в конце концов, даже не важно, кто именно убьет тебя, важно только одно — как быстро это произойдет.
— Думаю, это вопрос нескольких недель, — произнес он.
Несколько секунд Маргарет молчала.
— Неужели мы ничего не можем пустить в ход против них? Куда девалось все наше химическое оружие? А спутниковые лазеры?
Она была умной женщиной. Она задавала логичные вопросы.
— Они засели в наших городах, — осторожно проговорил Хоффман. — Мы не можем нанести удар, не причинив при этом вреда людям.
Хоффман почти надеялся на то, что она сама догадается обо всем и избавит его от необходимости открывать правду; он хотел намекнуть ей на то, что применение оружия массового поражения приведет к девяноста процентам потерь, а может быть, он все-таки желал утаить эту правду, он и сам не знал.
— Я хочу спросить тебя кое о чем; возможно, это тебя оскорбит, — заговорила она.
«Приехали». Нет, вряд ли она догадалась обо всем. Даже острый как бритва ум Маргарет на это не способен.
— Спрашивай.
— Если дело дойдет до этого… Насчет последнего патрона — это была не шутка. Если это случится, если они победят, ты сделаешь это для меня? Застрелишь меня? Я видела репортаж из Бонбурга, и… я не хочу, чтобы со мной сотворили такое.
Одно дело — знать, что война жестока, а другое — видеть перед собой толпу врагов, желающих только одного — причинять страдания.
— Боже милосердный, жена, ты не должна думать о таких вещах.
— Виктор, я хочу знать.
— Ну хорошо. Да. Я обещаю. — «А смогу ли я это сделать? Как мне узнать, на самом ли деле настал конец? Может быть, позднее я пожалею об этом?» — Я не позволю, чтобы с тобой произошло нечто подобное.
Казалось, это ее успокоило. Он не думал, что наступление Саранчи так пугает ее. Он-то считал, что она последний человек на Сэре, который позволит себе поддаться страху, и что она встретит этих гадов у дверей с повесткой в суд. Вот почему он женился на ней — она никогда ничего не боялась.
— Спасибо. — Черт побери, сколько еще женщин
Эти слова ужалили его, как незаслуженный комплимент.
— Возможно, ты и права — если, конечно, речь не шла о моей роскошной гриве.
Хоффман обдумывал их разговор по дороге в Дом Правителей. Это был подходящий момент, чтобы сказать ей, чтобы подтвердить, что он правдивый человек, которым она всегда его считала, но он ничего не сказал. Отныне одна ложь будет громоздиться на другую. И, несмотря на то что среди военных способность держать язык за зубами была необходимостью, эта ложь казалась ему непростительной.
Сестра Маргарет жила в Коррене, далеко на юге Тируса. Очень скоро ему придется подумать об этом.
Когда секретарша провела Хоффмана в кабинет Прескотта, Саламан был уже там, и, судя по количеству пустых кофейных чашек на столе, они сидели здесь уже не один час. Прескотт стоял у своего рабочего стола, одну руку держа в кармане, другой рукой прижимал к уху телефонную трубку.
— Извините, профессор… Нет, а какие еще вам нужны данные?.. Ну что ж, это новость… Нет, почему же, я не против… Да, мы еще будем здесь.
Прескотт медленно положил трубку на рычаг и подошел к столу с картами.
— Феникс почти закончил, — произнес он. — Говорит, с завтрашнего дня можно действовать. Он внес кое-какие изменения, позволяющие вводить новые цели уже в процессе, если это будет необходимо.
— Значит, когда он даст знать, вы сделаете заявление, сэр. — Саламан выглядел отвратительно. Лицо его, ужасно бледное, казалось восковым, и он все время прижимал руку к груди, словно у него болело сердце. — Срок по-прежнему три дня?
— Да. Чем больше задержка, тем выше вероятность того, что Саранче станет известно о наших планах.
Хоффман провел пальцем по карте, по главным магистралям, идущим через границу в Тирус. Гражданских рейсов больше не было: летать самолетами стало слишком опасно, хотя военная авиация еще пыталась как-то действовать. Значит, оставались машины, поезда и передвижение пешком. Возможно, кто-то сумеет попасть в Эфиру через порт Хасинто.
Хоффман принялся подсчитывать, далеко ли можно уйти за три дня.
«Если люди смогут достать автомобиль. Если смогут купить билет. Если смогут попасть на корабль… О, черт!..»
— Итак, когда мы начнем отводить войска? — спросил Хоффман. — Мы же не можем допустить, чтобы они бежали наперегонки с гражданскими.
Саламан не поднимал глаз от карты.
— Здесь требуется большая осторожность. Допустим, мы предупреждаем гражданских только за три дня, чтобы сохранить элемент неожиданности; но внезапное отступление армии быстро откроет червям глаза.