Острова пряностей
Шрифт:
Хлопающие на ветру куски грязного брезента еще как-то могли защитить верхнюю палубу от палящего солнца и дождя, но никакого спасения не было от пронзительной, режущей ухо музыки, льющейся из радиоприемников.
После того как несчастная ржавая посудина пришвартовалась, толпа пассажиров с котомками в руках запрудила сходни, а затем незаметно рассосалась по закоулкам Доббо, и через полчаса главная улица стала такой же пустынной и унылой, как и прежде.
Нас с Буди на обратном пути к лодке остановил слишком серьезно относящийся к своим обязанностям сержант в плотно облегающей коричневой униформе государственной полиции. Он попросил предъявить документы, а когда я сказал, что они остались на лодке, потребовал, чтобы мы принесли их в главное полицейское управление завтра утром. Сцена, которую мы увидели на следующий день в этом самом управлении, была классической для любой «банановой республики». Дюжина полицейских, застегнутых на все пуговицы и обвешанных пистолетами, изнывала от скуки на лавочке у входа. Фуражки были сложены на высокой полке сзади, как в мастерской театрального костюмера — высокие кокарды, яркие значки. Помещения полицейского управления
Мы подняли якорь и покинули Доббо без сожалений. Ночь мы провели не очень хорошо — здесь мы впервые повстречали комаров, которые не давали спать, а Джо и Леонард изнывали от жары и влажности.
Джо, оставаясь верным себе, не жаловался, но в конце дня признался, что чувствует себя ужасно усталым, а кожа его покрылась волдырями. Леонард был серым и измученным. Бобби, помощник Яниса, тоже ходил хмурый и сонный; складывалось впечатление, что у него даже повысилась температура. Только Янис был весел и свеж, как всегда. Утром выяснилось, что ночью, прячась от комаров, он завернулся в огромный полиэтиленовый мешок и счастливо избежал комариных укусов. С утра он бодро вышагивал по палубе, ища, по обыкновению, чем бы заняться.
Теперь нашей целью был природный заповедник Баун, расположенный вдоль границы района, называемого Кобрур, на дальней от нас стороне архипелага. Уоллесу так и не удалось добраться до этого отдаленного места, но он встречался с уроженцами Кобрура, которые предлагали ему приобрести райских птиц. По словам Уоллеса, «это было самое дикое и отталкивающее племя на всем архипелаге». Дикари щеголяли огромными деревянными гребнями в форме подковы, которые носили надо лбом, так что концы гребня касались висков. Сегодня, при нынешнем смешении народностей, мы не нашли какого-либо отличия между посетителями архипелага и его коренным населением — ни в одежде, ни во внешности. Все одевались примерно одинаково — в дешевые брюки и рубашки, волосы у большинства были коротко подстрижены, иногда вились, а цвет кожи мог быть самым разным: от темного, почти черного, до золотисто-коричневого, как у Буди.
Но сами каналы и проливы, по которым происходило перемещение между островами, совсем не изменились. Они выглядели как небольшие речки, только вода в них была морская; в длину достигали полутораста километров, и считалось, что они обладают уникальными гидрографическими характеристиками. Три основных канала пересекают весь архипелаг, и по северному из них Уоллес добирался до деревни, где искал жуков и просил местных жителей — обычно за бутылку арака — добыть для него райских птиц. Переход на лодке по каналу произвел на него сильное впечатление. Канал «был похож на реку шириной с Темзу в районе Лондона, петляющую по низменной и кое-где всхолмленной местности. Такой ландшафт вполне можно увидеть вдали от побережья, в глубине континента. Канал, в среднем одной и той же ширины, извивался, как река, кое-где встречались плесы. На поворотах внутренний берег часто был обрывистым, иногда даже представлял собой вертикальную скалу, а наружный — плоским и, по всей видимости, намывным. И только по солености воды и по легким приливно-отливным колебаниям уровня можно было определить, что это был пролив, а не река».
Уоллес со своей командой остановился на берегу у небольшою ручья, чтобы приготовить ужин и искупаться в пресной воде. Потом они отправились дальше и через пару часов остановились на ночлег, привязав лодку к склонившемуся над водой дереву. На следующее утро проводник повел их по боковой протоке, почти наглухо забитой коралловыми выходами, так что в конце пришлось даже разгружать лодку и перетаскивать ее волоком, круша отростки кораллов.
Кратчайший путь к заповеднику Баун шел по южной протоке, и, покинув Доббо, мы направились на юг, определив устье по дыму, поднимающемуся от большого рыбоконсервного завода, и по огромному количеству столпившихся там рыбацких лодок. Это был, скорее, не рыболовный порт, а рыболовная база и кладбище рыболовецких судов. Суда приходили, сгружали добычу и уходили, но некоторые оставались здесь навсегда. Мы увидели не менее семидесяти лодок всевозможных размеров и форм, которые служили прекрасной иллюстрацией расцвета и угасания рыболовного промысла на Ару. Первыми на нашем пути встретились современные траулеры, пока еще работающие. Всего их было шесть: четыре с Тайваня и два индонезийских. Тайваньские суда были раскрашены кричаще яркими красными, синими и желтыми полосками. Индонезийские деревянные суда были новыми, чистенькими и выглядели очень современными. Палубы уставлены сотнями ярко-синих поплавков. Дальше в два ряда уныло стояли лодки, тоже тайваньского происхождения, но, очевидно, уже не используемые. Их борта и надпалубные сооружения были покрыты ржавчиной, нигде не видно ни души. Наконец, на берегу лежали местные лодки, с которых когда-то начиналось здешнее
Мы подошли на расстояние, с которого уже слышен был шум генератора и чувствовался запах, доносящийся с рыбозавода, и повернули в пролив Вокай. Минут десять нас сопровождала пара дельфинов.
Это были или детеныши, или какой-то особый вид, живущий в проливах, так как они меньше обычных морских дельфинов, спинные плавники располагались ближе к хвосту, и ныряли они по-своему — очень резко, круто уходя вниз. Когда они нас покинули, мы уже довольно далеко зашли в этот странный мир то ли реки, то ли пролива, который описывал Уоллес. Сначала вода была зеленовато-коричневой, а берег далеким и однообразным. Затем канал сузился до размеров сравнительно большой реки, и уже можно было различить отдельные деревья и кусты на берегу. Мангровые заросли сплошной стеной тянулись вдоль берега миля за милей; иногда оттуда доносились крики птиц. По мере того как мы продвигались к центру архипелага, канал все более петлял вокруг пологих холмов, возвышающихся над окрестным мангровым болотом. На этих холмах стояли купы гораздо более высоких деревьев и, когда канал подходил совсем близко к крутым склонам, обрывавшимся прямо в воду, мы проплывали прямо под лианами, свисающими с ветвей. Некоторые деревья были усыпаны желтыми цветками — и это было очень живописное зрелище: серые стволы, высотой до двадцати метров, выступающие из яркой зелени мангровых зарослей. На воде лежали осыпавшиеся листья, напоминающие формой пиковую масть — огромные, в поперечнике до 40 сантиметров.
Ближе к вечеру окружающий ландшафт вновь полностью изменился. Мангровая стена вдоль берега приобрела насыщенный зеленый цвет, контрастирующий с более темной зеленью леса вдали. Появились небольшие попугаи, в том числе лори и лорикеты. Стайками по шесть-семь штук они то и дело проносились над каналом, в поисках кормежки перелетая с одного берега на другой прямо над нашими головами, так что мы отчетливо слышали их высокий пронзительный щебет.
Этот пейзаж наверняка напомнил Уоллесу о его экспедициях в бассейне Амазонки, которые он совершал в свое время с Бейтсом. Но почему-то в его воспоминаниях прямое сопоставление отсутствует, хотя в тропиках Бразилии он провел четыре года. Первые два года они путешествовали вместе, но потом стало ясно, что эффективнее будет разделиться, чтобы каждый мог направиться в тот регион, который ему более интересен. Бейтс оставался в Бразилии 11 лет, за которые он собрал огромную коллекцию птиц и насекомых, а Уоллес вернулся в Англию в 1852 году, в отчаянии от гибели своего младшего брата Герберта.
Уоллес пригласил Герберта в Бразилию с тем, чтобы тот присоединился к нему в качестве помощника, но вскоре по приезде юноша подхватил желтую лихорадку и умер. Таким образом, экспедиция в Бразилию для Уоллеса была связана не только со счастливыми воспоминаниями, и хотя он посвятил ей небольшую книгу «Рассказ о путешествии по Амазонке и Рио-Негро», было напечатано всего 750 экземпляров, да и те расходились не очень хорошо.
По этой или какой-то иной причине Уоллес редко проводил параллели между Индонезией и Бразилией — двумя регионами с самым высоким уровнем разнообразия биологических видов на планете.
В центре архипелага Ару до сих пор нет дорог, так что каналы остаются единственным средством перемещения. Но за время нашего путешествия мы повстречали всего три других судна. Это были маленькие моторные лодки, изношенные и тесные, с пыхтеньем пробирающиеся по каналам. Они перевозили местное население; на каждом, скорчившись под брезентовыми тентами, призванными защитить от частых экваториальных ливней, сидели по пять-десять пассажиров. Когда на «Альфреда Уоллеса» обрушился мощный ливень, вся наша команда разделась и выскочила на палубу, чтобы поплескаться в потоках дождевой воды — к вящему ужасу нашего так называемого гида, невольного спутника из министерства лесного хозяйства. Каждый раз с первыми же каплями он убегал с палубы и, пока дождь не кончался, прятался в каюте, где сидел, ковыряя зубочисткой в зубах и время от времени высовывая наружу голову, чтобы сплюнуть. Никто не предлагал ему непромокаемую куртку, потому что он уже взял без спросу шляпу Джо, надел ее и принялся мусолить во рту завязку. Когда Джо в конце концов забрал шляпу обратно, оказалось, что завязка покрыта кусочками наполовину пережеванной пищи. Даже добродушный Янис потерял терпение. Предполагалось, что гид будет указывать нам дорогу и советовать, куда идти, когда канал разбивался островами на несколько проток; но он то и дело ошибался и окончательно упал в глазах Яниса, когда не смог найти протоку, ведущую к деревне, в которой мы планировали остановиться на ночь.
Поэтому, как и Уоллес в свое время, мы остановились на ночевку прямо в проливе. Уоллес привязывал свою лодку к ветвям дерева, но я надеялся избежать комариных укусов, встав на якорь подальше от берега, по центру пролива. Мы провели тем не менее беспокойную ночь, прислушиваясь к странным звукам. Буди узнал среди доносившихся из леса птичьих криков голоса большеногое; кроме того, о борт судна терся сухой тростник, который приливное течение гоняло по каналу.
Затем мы услышали загадочную последовательность громких всплесков — они появились издалека, поравнялись с «Альфредом Уоллесом» и затихли в отдалении. В непроглядной темноте мы ничего не могли разглядеть — возможно, это был речной дельфин, но звуки были точно такие, какие мог бы издавать толстый неуклюжий пловец, неумело плывущий на спине. В каюте попахивало бензином для мотора, а потому Джо и Билл предпочли спать на открытой передней палубе. Их не беспокоили комары, зато неоднократно прилетала летучая мышь — по словам Билла, махавшая крыльями, как маленький вертолет.