Островитяния. Том первый
Шрифт:
Мягкий, глубокий голос девушки прозвучал словно издалека, но отчетливо и ясно:
— Мы будем нравиться друг другу. Мы будем очень, очень нравиться друг другу, Джон.
— И я хочу этого, Дорна, — сказал я.
Она поднялась. Я тоже.
— Доброй ночи, — вновь раздался ее голос. — Пора мне ложиться. Завтра я рано встаю, надо ехать.
— Доброй ночи, — сказал я.
Дорна слегка улыбнулась и, вздернув подбородок, торжественно удалилась.
Пожалуй, именно этого я и хотел. Мои желания исполнялись, и я чувствовал себя счастливым, сидя на краю скамьи и с нетерпением думая о завтрашнем дне и о солнце, которое поднимется над болотами.
Пробудившись
Я брился и одевался, пока Дорн рассказывал мне о домашних делах. Через два дня лорд Дорн должен будет наконец отправиться в Доринг, и моему другу придется сопровождать его, поскольку обоим предстоит участвовать в провинциальной ассамблее под председательством лорда. После недели в Доринге Дорн собирался поехать на север, примерно на неделю. Разумеется, я без слов понял, что взять меня с собой он не может.
Мы обсудили наши планы. На календаре значилось двадцать пятое марта. Чтобы добраться до Города к прибытию парохода, то есть к пятнадцатому апреля, мне надо было выехать никак не позже десятого числа. Дорн собирался отсутствовать с двадцать восьмого марта по шестое апреля, и таким образом получалось, что нам удастся провести вместе лишь ближайшие два дня и три — в апреле. Дорн предложил мне поехать вместе с ним и дядей в Доринг, после чего я смогу вернуться на Остров; либо я мог поехать на север, где, в трех днях езды, находилась усадьба лорда Фарранта, к которому у меня было письмо от месье Перье, а потом вернуться обратно примерно в то же время, что и Дорн. Из предложений Дорна следовало, что мне придется путешествовать в одиночку, но зато у меня будет возможность познакомиться еще с двумя провинциями.
К тому моменту, когда было решено, что я отправлюсь к Фарранту, я уже успел закончить свой туалет; однако мой друг, казалось, все еще пребывал в нерешительности, сомневался и вдруг разом высказал мне все, что мучило его.
— Дядя считает, — сказал он, — что тогда, на перевале, я обошелся с тобой неучтиво. Ему кажется, что я проявил беспечность, дав немцам возможность увидеть тебя вместе со мной и Доном. Дело вот в чем. Лорд Мора отвел гарнизон с перевала, чтобы подтвердить в глазах немецкого правительства свои благие намерения и то, что он действительно признает немецкий протекторат над степями в Собо. Может быть, это кажется ему чем-то вроде открытой границы между Америкой и Канадой. Мы считаем, что Мора ошибается, поскольку не верим, будто немецкие дозоры в степях обеспечат нашу безопасность. Любому жителю долины ясно, что…
Новый смысл открылся для меня во внезапно вспомнившихся словах Наттаны.
— Кроме того, мы не собираемся верить на слово ни немцам, ни кому бы то ни было еще. Ты ведь знаешь, что договор лорда Моры не упраздняет полностью
Я начал кое о чем догадываться.
— Немцы, — продолжал Дорн, — должно быть, разгадали наши намерения. Так вот, дядя беспокоится, не повредит ли тебе то, что теперь немцам известно: ты с нами заодно. Некоторым из них ты знаком. И о том, что случилось, узнает вся дипломатическая колония, узнает правительство. Дядя интересуется, как можно будет объяснить твое присутствие… Мора изо всех сил старается отменить чрезвычайные законы. Если бы только нам с Доном удалось поймать этих людей с поличным! Тот, четвертый, все испортил — дал им возможность вывернуться. Теперь нам сложнее. Если бы могли доказать Совету, как пагубна политика Моры, из-за которой немцы могут тайком проникать на нашу землю, — это помогло бы нам в нашей борьбе.
Он продолжал говорить, уже забыв о моем присутствии. Я и сам давно, правда довольно смутно, представлял себе последствия того, что меня видели в компании Дорна, да еще в таком месте, однако слишком многое успело случиться с Джоном Лангом — человеком, чтобы он успел подумать о Джоне Ланге — консуле. Теперь я ясно видел — и сознавать это было приятно и тревожно одновременно, — что оказался в роли человека, замешанного в политику.
— Мы много говорили о тебе вчера вечером, — продолжал Дорн. — Я поступил плохо, ведь ты…
— Нет! — вырвалось у меня.
— Я был слишком взволнован! Пойми, если бы мы с Доном сделали все, как задумали, тебе вообще не пришлось бы вмешиваться. Мы проследили бы за немцами и арестовали бы их, а ты тем временем поехал бы в Шелтер…
— Не беспокойтесь обо мне…
— Но я не могу не беспокоиться. И дядя тоже. Словом, мы решили написать Море, рассказать ему все, и то, как ты оказался с нами. Мы доверяем ему, и, возможно, он поймет это правильно, но, возможно, и просто посмеется над нами. Письмо уже отправлено.
Объезд приусадебных владений — давний обычай. Так было у Файнов. И вот, ясным и ветреным мартовским днем, что соответствовало американскому концу сентября, Дорн, его кузина Дорна и я верхом отправились осматривать остров.
Он раскинулся примерно на милю с востока на запад и на милю — с севера на юг. Сначала мы двинулись на север по буковой аллее, по которой мы ехали вчера с Дорном, а затем, повернув на восток, выехали на большой луг; нижний конец его упирался в насыпь, обсаженную ивами. Их-то я и видел вчера в дымке тумана. Двигаясь по-прежнему в восточном направлении, мы оказались на другом, большем лугу, где пасся скот. За лугом на берегу протока была устроена небольшая пристань с каменным пирсом, доком и эллингом, возле которого стоял дом денерир.В доке была шлюпка; слабо пахло рыбой моллюсками.
Отсюда мощенная ракушечником дорога вела на запад через лес, где росли низкорослые сосны и пихты. Через четверть мили мы подъехали к развилке и повернули на юг — мимо скошенного луга, пастбища с табуном коней и домиком конюха, а потом на запад; снова ехали лесом и, описав круг, очутились у другого протока, где тоже были пристань и домик смотрителя. Противоположный берег порос лесом; плоскодонка была причалена ниже по течению. На обратном пути мы миновали пристань, где высадились накануне.