Острые углы
Шрифт:
— Ага, давай, — сказала Лера, входя в гостиную, — вырази свое решительное «нет» наступающему капитализму.
Ни Полевой, ни Ксения Романовна не слышали, как она вошла. Зато Лера, едва ступив за порог, услышала Лёхин рев. После разговора с отцом она поехала домой, переоделась и взяла ключи от его квартиры, которые он снова вручил ей, когда они помирились.
— О, любимая моя пришла, — сказал Алекс, правда без особой нежности в голосе.
Лера посмотрела на него, на ополовиненную бутылку текилы, стоящую на столике, и вздохнула.
— Ты пьяный, что ли? Тебя только
— Ага, прям с разбега, — посмеялся он. — Имею право. У меня, оказывается, папа умер.
Ксения Романовна сжалась от его слов, как от удара.
— Ты тётушку-то не третируй, ей и так несладко, — сказала Лера с явным неодобрением и присела рядом с женщиной на диван. — Вам плохо? Есть с собой какие-нибудь лекарства? Успокоительное? У тебя есть? — посмотрела на Лёшку.
Он развел руками.
— А мне не нужно, у меня нервы, как канаты.
— У меня есть, — сказала женщина и завозилась, ища в сумке лекарства.
Лера принесла из кухни стакан воды.
Ксения Романовна запила таблетку и засобиралась домой.
— Я пойду. Не буду вам мешать.
— Почему это? Мы еще не всё выяснили. Я так и не услышал основной истории, — не скрывая иронии, сказал Алексей и добавил: — А от жены у меня нет секретов. Если и правда хочешь мне всё рассказать, говори при Лере.
Валерия не стала скромничать, пытаясь оставить их наедине. Поставила стакан с водой на столик и удобно расположилась на диване, приготовившись услышать историю из прошлого.
Ксения Романовна помедлила, явно раздумывая, стоит ли говорить при Соломатиной, но всё же не ушла, начав со вздохом:
— Ты, наверное, думаешь, что у твоей мамы и Артема Павловича была связь, но это не так.
Полевой в ответ посмеялся.
— Мы очень хотели детей, — спокойно сказала тётка, пропустив мимо ушей его издевательский смешок. — Я никак не могла забеременеть и попросила сестру родить мне ребенка. Знаю, звучит дико…
— Более чем, — вставил Алексей.
— У нее всегда были другие приоритеты. Она работала, вела активный образ жизни, потому я и подумала, что сестра точно не привяжется к малышу. Мы обещали ей деньги, поддержку, были готовы выполнить любые ее условия… — говорила вполголоса, то и дело от волнения теребя в руках свой черный платок. — Она согласилась, и мы поехали в Швейцарию. Сделали ЭКО, и всё получилось. А позже так вышло, что я тоже забеременела.
— И вы решили, что теперь я вам не нужен, — сделал свой вывод Лёха.
— Нет. Твоя мама не захотела тебя отдавать, не смогла с тобой расстаться. Материнский инстинкт очень силен. Она привязалась к тебе еще до того, как ты родился. Только женщина может понять, что такое носить ребенка… Разве можно отнять ребенка у матери? Поэтому мы оставили всё, как есть. А когда сестра умерла, естественно, забрали тебя к себе… И растили как своего сына.
Ксения Романовна мельком глянула на Леру, вроде как ожидая понимания с ее стороны, как от женщины. Но Лера никак не отреагировала на этот ищущий поддержки взгляд.
— Ну да, зачем что-то менять… — Полевой продолжал изливать свой сарказм. —
— Ты не запасной. Ты его старший сын, и он никогда вас не разделял, — твердо сказала Ксения Романовна.
На Лёшку эти слова не произвели впечатления, и он злорадно рассмеялся:
— Не-е-ет, я не был его сыном. Юлик его сын, а я подкидыш. Племянничек, который всю жизнь был ему всем обязан.
— Это не так… — тётушка снова попыталась возразить.
— Это так. Видимо, я не настолько хорош, чтоб меня сыном можно было назвать. Недостоин хотя бы знать, что у меня есть отец, — сказал глухим от душившей злости голосом.
— Да скажите же ему правду! — не выдержав, вмешалась Лера.
— Я правду сказала, — растерянно проговорила тётушка. — Всю правду, как она есть… Больше мне сказать нечего.
— Другую правду! Не эту сопливую историю о том, как вы хотели детей, а потом не стали забирать ребенка у матери. Правду скажите. Что трус ваш Палыч, — привычно низко и хлестко сказала Лера и перевела взгляд на Лёшку: — Да струсил он, Лёш, смалодушничал. Не смог признаться, что он твой отец. Хотел до самого последнего дня остаться для тебя авторитетом. Благодетелем хотел быть в твоих глазах, побоялся, что ты отвернешься от него, разочаруешься. Боялся он вот таким тебя увидеть и того, что сейчас у вас в семье происходит. Поэтому и не сказал ничего.
Тётушка опустила глаза, не подтверждая эти слова, но и не оспаривая. Когда выразила желание уйти, Полевой не стал ее останавливать.
— Леший, ты ведь знаешь, что в этой ситуации я лучше всех тебя понимаю, — сказала Лера после долгого молчания. — Я точно знаю, что ты сейчас чувствуешь.
— У него была возможность сказать мне правду, но он этого не сделал. Значит, о том, что умирает, он сказал, да еще и молчать попросил. А теперь я должен всё это разгребать.
— А кто, кроме тебя? Юлик? Мы оба знаем, что вот как раз твой Юлик только и способен, что дзен на Бали ловить. И Палыч это прекрасно знал. Так что и речи не может быть об отказе от наследства. Ничего ты подписывать не будешь.
— Думаешь, я ради красного словца это сказал?
— Как раз наоборот. Я уверена, что ты как сказал, так и сделаешь. Поэтому и говорю. Даже не думай. Всё, что отец тебе оставил, — твое по праву рождения. Я уверена, что он и правда вас не разделял. И доверял тебе даже больше, чем Юлику. Потому и рассказал о болезни. Чтобы ты был готов принять всё на себя после его смерти.
Лешка уселся на диван и потянулся к бутылке.
— Тебе пить нельзя. Это не шутки.
— А кого это волнует?
— Меня волнует. Я же твоя жена.
— Если ты жена, какого ж ты хрена тогда дома не ночуешь?
Лера смутилась его обвинительного тона.
— Столько разом навалилось, я, честно, думала, что тебе сейчас вообще не до меня.
— А я разве говорил, что мои семейные проблемы как-то мешают нам жить вместе? Сказки не рассказывай.
— Дело не в тебе, если ты об этом, — тихо сказала она.
— О-о, коронная фразочка, — невесело рассмеялся Лёха. — Давай. Сегодня день откровений. Твоя очередь.