Осужден и забыт
Шрифт:
– Так уж и все? – переспросил я.
– Я за ними слежку не устраивала. Зачем это мне?
– Действительно – незачем.
– Ты только за этим и звонил? – Теперь она говорила обиженным тоном. – Когда увидимся? Я скучаю.
– Твой дражайший меня сильно озадачил. Вот разберусь с этими делами – позвоню, – заверил я.
Вероника громко вздохнула:
– Уф, противный. Ладно, работай. Жду звонка. Чао. – И положила трубку.
Итак, с первой попытки я ничего для себя полезного не узнал. Оставался заместитель министра национальной безопасности Педро Аурильо. В последнее время,
На следующий день, в «Ла Белле», генерал Аурильо потчевал меня не совсем приятными новостями, а точнее – крайне неприятными.
– Это обычный курьер, а никакой не глава колонии, – объяснял Аурильо. – Настоящих руководителей никто не видел. И слава богу. – Он сделал большой глоток коньяка.
– Почему «слава богу»? – не понял я.
– Да потому, уважаемый сеньор Алесандро, что тех местных, которые пытались туда пробраться, или случайно пронюхавших журналистов больше уже никто не видел.
– Так что у них там за колония такая?
Аурильо перешел на шепот:
– Про исчезнувшие в сорок пятом деньги нацистской партии слыхали? А про успевших сбежать до капитуляции Германии фашистов?
– Допустим.
– Гм-м… – генерал уставился на меня стеклянными глазами. – Так вот, все они здесь, у нас под боком. В этой, ими же созданной колонии.
Я уставился на Аурильо, как будто видел его впервые.
– Да не смотрите вы так, – отмахнулся он, наливая себе очередную внушительную порцию коньяка. – Я не пьян. А это не марсиане. Они помогают нашему режиму, мы – им.
– Но зачем им я?
– Деньги, дорогой сеньор Алесандро. Деньги, – многозначительно протянул генерал. – Им постоянно нужны финансовые вливания. Вы не единственный, кто попал в подобную ситуацию.
– Другими словами, – подытожил я, – из меня пытаются сделать дойную корову.
Аурильо, довольный, что доставил мне неприятные минуты, с удовольствием отпил из рюмки.
– Называйте, как хотите. Сути дела это не меняет. У них большие связи. Везде. И не только в Аргентине.
– Что бы вы посоветовали, дон Педро? – перешел я на доверительный тон.
– Соглашайтесь. И не затевайте с ними никаких игр. Это страшные люди.
– Насколько?
– Об их существовании знают только президент, губернатор области, где находится колония, мой министр и я. Все. Любой другой не проживет и двадцати четырех часов. Уверяю вас.
– Но я-то уже знаю.
– Для вас я делаю исключение, – генерал самодовольно ухмыльнулся.
– Отдаю вам должное, – я одарил его такой же улыбкой. – Тогда последний вопрос, коль мы и так зашли уже откровенно далеко. Где находится колония?
Аурильо вытаращился на меня, как на невменяемого, смутился.
– Ну же, генерал, – подбодрил его я.
– Вы, наверное, не поняли, о чем я вам сейчас говорил.
– Все я прекрасно понял. И жду ответа.
Он повертел в руках пустую рюмку, разглядывая донышко, затем поднял на меня спокойные, совершенно трезвые глаза.
– Хорошо, скажу. Но только я вам этого не говорил.
Все последующие дни я добросовестно занимался делами своей фирмы. Работы было много, но я ни на минуту
Неужели Хуан Карлос и все его предшественники были лишь игрушками в руках бежавших из Европы и осевших в Аргентине нацистов? Я по многу раз на день задавал себе этот вопрос и не мог поверить в ответ, который уже вполне оформился. Но, помимо моей воли, все выглядело именно так.
Катя, узнав о наших проблемах, долго молчала, потом подошла и, глядя прямо мне в глаза, заявила:
– Я не знаю, что делать. Но мы обязательно что-нибудь придумаем.
– И чем быстрее, тем лучше. – Я не шутил.
– Может, уехать на время? В Европу, в Африку, – предложила она.
– Это только отложит решение проблемы на какой-то срок. А возможно, и осложнит ее.
– Н-да, ты прав. Но что же тогда?
– Вот и я не знаю. Но, как ты сама говоришь, мы обязательно что-нибудь придумаем.
Придумать мы так ничего и не успели.
Ровно через неделю дома раздался телефонный звонок. Незнакомый голос сухо поздоровался, справился о здоровье и только затем соизволил представиться. Сеньор Родригес говорил по-испански, но с явным немецким акцентом. Я впервые слышал его голос, он вполне подходил своему хозяину: бесцветный, монотонный, без единой живой интонации. «Друг» президента поинтересовался моим решением в отношении просьбы Хуана Карлоса. Другого я от него и не ожидал и сказал, что пока не готов дать ответ. Родригес попросил поторопиться и отсоединился. А я еще долго стоял с издающей короткие гудки трубкой.
Помогать фашистам! Против этого восставало все мое существо. Но и отказываться значило нарваться на конфликт, который неизвестно чем закончится. Этого в нашем с Катей положении я не мог себе позволить. Сообщить в Центр руководству? Слишком мало времени. Да и под вопросом, как там отреагируют. А если отзовут, свернут вымученную и успешно проводимую на сегодняшний день операцию?
Тогда я и не подозревал, что времени у меня оставались считанные часы.
Славу и Костю я еще два дня назад отвез в горную деревушку погостить у родственников дядюшки Пепе, который после смерти Лауры относился к ним как к родным внукам. За мальчиков я был спокоен. Оставалась Катя. Но она наотрез отказывалась оставлять меня одного. Никакие доводы и уговоры не действовали.
На следующее утро после телефонного звонка Родригеса мы отправились проведать детей. Предполагая, что им там придется пробыть достаточно долго, я прихватил приличную сумму денег для сестры дядюшки Пепе, взвалившей на себя заботу о мальчишках. В глубине души я надеялся убедить Катю не возвращаться. Мне казалось, что в другой обстановке, рядом с нашими детьми, это будет легче сделать.
«Мерседес» бесшумно бежал по трассе, удаляясь все дальше в горы. Машины не встречались, только один раз в противоположном направлении промчался старенький «фиат». Я плавно заложил руль влево, делая очередной поворот… И сразу же до упора вдавил педаль тормоза.