От Альп до Гималаев
Шрифт:
— Не твой ли воспитанник Лалус Чаухан? — нервно потирая ладони, спросил архиепископ и испытующе посмотрел на меня.
— Да. Он сирота. Послушный, способный мальчик.
— Чем он еще интересовался кроме учебы? — продолжал расспрашивать Матхи.
— У него художественные наклонности. Он обучался рисованию у маханта.
— Вот где ошибка!
Я немного смутился, но тут же, словно оправдываясь, сказал:
— Когда я узнал, что махант учит его не только рисованию, но и индуизму, я немедленно забрал его и привез сюда, в Шиллонг. Не думаю, чтобы махант успел сильно, повлиять на мальчика.
Архиепископ улыбнулся. Ободренный, я
— Что-нибудь случилось с Лалусом?
— Он бежал сегодня ночью из миссии, — сказал ректор.
— Бежал?! — поразился я.
— Может быть, ты догадываешься куда? Мы могли бы его вернуть.
Я пожал плечами, а сам подумал: «Скорее всего здесь не обошлось без Сильвио».
— Потеряли одного — потеряли много, — произнес архиепископ и отвернулся к окну, словно не желая никого видеть.
Я поклонился и вышел из ректората. Следом за мной вышел и мой духовник Джовани де Бартолини. Он подошел ко мне, взял легонько за руку и вкрадчиво спросил:
— Как ты думаешь, где Лалус? Может, он примкнул к бунтовщикам-хариджанам? Подумать страшно, что из этого может выйти. Если нам не удастся его вернуть, придется отложить твое посвящение... Понимаешь?..
— Лалус не откровенничал со мной, — отвечал я взволнованно. — И я действительно не знаю и даже не предполагаю, где он может быть.
Осторожно, но вместе с тем решительно я освободил свою руку и направился в собор. Стал на колени рядом со своей скамьей. Тревога сжимала сердце.
Готовившиеся вместе со мной к посвящению дьяконы поднялись со своих скамей и пошли в ризницу. Я же все еще стоял на коленях, не в силах сдвинуться с места. Чувствовал себя униженным, подавленным, никому не нужным.
Заиграл орган, и храм наполнился величественными звуками. Хор клириков запел гимн во славу архиепископа. Посередине собора, горделиво оглядываясь по сторонам, медленно шествовал архиепископ Матхи. Когда он приблизился к алтарю и стал перед ним на колени, ко мне торопливо подошел профессор Густас и сказал:
— Ты почему не идешь переодеваться?.. Не время сейчас демонстрировать свои амбиции!
Я вздрогнул. «Значит, посвящение не отложили», — мелькнула мысль, и, поднявшись, я тут же направился в ризницу. Все дьяконы уже были облачены в длинные белые альбы, выделяясь среди одетых в черное миссионеров.
Архиепископ, сияя золотом орната, с высокой митрой на голове, опираясь на посох, вышел служить обедню. Ему ассистировали ректор и другие миссионеры, занимавшие важные должности. Первокурсники-клирики несли чашу, покрытую вышитым платком, и подушечку под колени.
Вслед за архиепископом следовали и мы, дьяконы, чтобы затем построиться у алтаря. Началась торжественная месса.
Архиепископ вместе с ректором поднялись по ступеням к алтарю и повернулись к рядам дьяконов. Ректор обратился к нам:
— Accedant, qui ordinandi sunt sacirdos [42] . Потом стал вызывать по фамилиям. Дьяконы отвечали кратко и четко:
— Есть!
Наконец я услышал и свою фамилию:
— Викторио Заука!
Что-то сжало сердце, и я не своим голосом произнес:
42
– Да придут те, которые должны быть посвящены (лат.)
— Есть!
Как и другие дьяконы, я распростерся на полу храма. Дрожь пробежала по телу, а глаза наполнились слезами.
— Дорогие сыновья святой церкви, еще раз подумайте о той большой ответственности, которую вы берете на себя, давая обет священника. Если вы до сих пор еще твердо не решились на это, можете смело встать, остаться рядовыми миссионерами либо вернуться к мирской жизни, преисполненной соблазнов и наслаждений. Приняв посвящение, вы уже не сможете отказаться от данного обета, а должны будете преданно служить богу и церкви, святым миссиям и верующим. Вы будете sacerdos in aeternum [43] .
43
– священником навеки (лат.).
Ни один дьякон не шелохнулся, все лежали словно мертвые.
В наступившей тишине архиепископ сделал несколько шагов в нашу сторону и, перекрестив нас дрожащей от волнения рукой, трижды повторил:
— Ut hoc electos benedicere, santificare et consecrare digneris... [44]
Ассистенты дружно вторили:
— Те rogamus andi nos! [45]
Это еще не было окончанием посвящения, обряд еще продолжался, но после этих слов встать и отказаться от посвящения было уже нельзя. Архиепископ, повернувшись к алтарю и став среди нас на колени, читал молитву всем святым, а мы вместе с ассистентами и верующими, собравшимися в храме, просили: «Молись за нас! Молись за нас!»
44
– Снизойди благословить, посвятить этих избранных (лат.)
45
– Молим тебя, выслушай нас (лат.)
После этого архиепископ встал и, взяв из рук ректора кропило, освятил нас, затем окадил ароматным дымом. Но и тогда еще обряд посвящения не был завершен.
Перед чтением евангелия архиепископ Матхи уселся в высокое кресло с балдахином. Посвящаемые подходили и становились перед ним на колени, как бы припадая к стопам владыки церкви в Индии. Архиепископ возлагал руку на их головы и благословлял каждого дьякона. Одновременно он вручал каждому чашу с вином и поднос с гостиями [46] как знак того, что посвящаемый отныне удостаивается права служить обедню и совершать таинство причащения.
46
Гостии - небольшие круглые пресные лепешки из пшеничной муки, употребляемые для причащения в католической церкви
Поднявшись на амвон, архиепископ обратился к посвящаемым:
— Братья мои во Христе, посредством святого духа вам ниспослана большая сила. Служа святые мессы, вы будете превращать хлеб и вино в плоть и кровь Христову. Во время исповеди вы будете отпускать грехи либо не дадите их отпущения. Вы будете наделять людей божьей благодатью здесь, на земле, и откроете или закроете небесные врата перед душами умерших. Вы будете представлять бога на земле, распространяя его учение в течение всей своей жизни. Аминь.