От Альп до Гималаев

Яунишкис Бронюс

— Я буду учиться здесь, — упрямился Лалус и все погля­дывал на Магджуру, ожидая, что тот скажет.

Но махант молчал, словно разговор его не касался. Од­нако я чувствовал, что он не одобряет меня.

Я привел Чаухана в миссию. Фасати я сказал, что нельзя больше отпускать мальчика к Магджуре. Надо его отправить в Шиллонг, в общежитие миссии. Услышав это, Лалус обра­тился к миссионеру:

— Отец, я вам добуду гашиш, только не увозите меня, оставьте, я хочу заниматься искусством. Оставьте!

Услышав про наркотики, я вновь поразился. Неужели

Фасати, прикрываясь фразами об освобождении униженных, занимается контрабандой наркотиков? Неужели у него сов­сем нет совести?

— Поедешь в Шиллонг, — твердо сказал я Чаухану.

В Шиллонге Чаухана сначала не хотели принимать — не вовремя, дескать, привезли. Но когда я объяснил ситуацию, то ректор велел немедленно направить Чаухана в общежитие мальчиков.

У меня щемило сердце, было жалко парнишку, к которо­му я привязался, как к родному сыну. Я хотел проститься с ним, но он отвернулся. И мне вспомнились мудрые слова римского писателя Публия Сира: «Брать то, чего вернуть не сможешь, есть обман».

13

Однажды, выйдя из церкви, я увидел индуску с об­ритой наголо головой. Она была молода, почти де­вочка. Меня несколько удивило то, что у нее ни в ушах, ни в носу не было украшений, которые так любят индуски. Может быть, она вышла из тюрьмы и ей необходима помощь?

Я еще не успел заговорить с ней, как пробегавшие мимо дети стали бросать в нее камни. Я крикнул им:

— Как вам не стыдно!

Но они лишь показали мне язык.

— Не браните их, — сказала индуска. — Во время похорон мужа я не исполнила сати [37] . Я виновна.

37

Сати - обычай, согласно которому вдова должна сама взойти на костер и сгореть живьем во время кремации тела мужа.

Я знал, что над вдовами в Индии каждый имеет право издеваться и унижать их. Я не находил слов, чтобы утешить ее, и не знал, чем ей помочь.

— А разве нельзя что-нибудь придумать? — спросил я.

— Можно! Я могу посвятить себя служению богам в хра­ме. Там меня никто бы не обидел, но пришлось бы удовлет­ворять желания брахманов. Уж лучше буду терпеть издева­тельства.

— Может быть, вам сосватать другого мужа? — пред­ложил я.

— Другого?.. — она горько улыбнулась. — Ведь я вдова. Меня никто не возьмет, это запрещено. Ко мне даже прикос­нуться нельзя, а то осквернишься.

Мне ее было очень жаль, и, ничего как следует не обду­мав, я предложил:

— Идите служить в нашу миссию. Никто не будет вас обижать, наоборот, вас станут уважать. Но придется принять христианскую веру.

— Нет. Мой муж погиб во время столкновения с англий­ской полицией. Я могу повредить вашей миссии, — сказала она и ушла.

В доме меня ожидал юноша с умным, открытым лицом. Рубаха его была подпоясана цветной дхоти - знак того, что он принадлежит к высшей касте.

Приложив ладони ко

лбу, он с достоинством поклонился.

— У меня горе, — сказал он с печалью. — Большое горе.

— Какое?..

— Умерла моя невеста. Я остался один. Помогите мне.

Я пожал плечами, не представляя, чем можно ему помочь.

— Право же, не знаю как.

— У вас же есть купленные девушки. Не увезете ведь всех в Европу. Сосватайте мне одну из них.

— Но они же католички, — изумился я. — А сами вы индуист. Разве что примете христианство...

— Если иначе нельзя, то я согласен. Мне необходима жена.

— А какую бы вы хотели?

— Женщины все одинаковые. Чего тут выбирать? Решайте вы.

Юноша ушел преисполненный надежды, а я остался в большом сомнении относительно благополучного исхода такого сватовства.

Я отправился в Шиллонг сдавать экзамен. После его бла­гополучного завершения профессор Густас предложил мне на время завершения учебы перебраться в Шиллонг. Он готов был похлопотать, чтобы меня назначили преподавателем физкультуры.

— У меня есть одно несколько необычное дело, — сказал я Густасу.

— Какое? — поинтересовался профессор.

— Один юноша-индус просил помочь выбрать ему невесту из девушек, отданных в миссию.

— А он сам крещеный?

— Пока еще нет, но согласен креститься. Я хотел бы выяс­нить, есть ли возможность удовлетворить его просьбу.

— Думаю, что это будет нетрудно. Сестры-миссионерки собрали девушек. Густас, оглядев их, спросил:

— Хочет ли кто-нибудь из вас выйти замуж?

Глаза девушек засияли. Они даже не спрашивали, за кого, и быстро подняли вверх руки, украшенные браслетами и кольцами.

— Я, я падре, — кричали они.

— Видишь, сколько невест. Они бы охотно пошли даже в гаремы мусульман. Женщина без семьи как сердце без тела. Выбирай!..

Я попросил одну из миссионерок сделать выбор. Она долго размышляла, каждую девушку осматривала, как бы оценивая. Наконец выбрала, как она утверждала, самую тихую и любящую порядок. Избранница вся просияла и тут же пригласила всех девушек на свою свадьбу.

На следующий день мы с будущей невестой возвратились в миссию. Я был страшно удивлен, застав там ожидавшую меня уже знакомую вдову. Фасати хотел было ее прогнать, но она сказала, что все хорошенько обдумала, желает кре­ститься и на всю жизнь остаться моей служанкой.

Мы ей выделили комнату и поручили хозяйничать вместе со служанками Фасати.

Привезенная воспитанница была обручена с юношей, и мы назначили день их свадьбы. Он совпал с индуистским празд­ником богини Сарасвати — покровительницы искусства. Считается, что она создала санскритскую азбуку и правила красноречия. Ее изображают стоящей на цветке лотоса в бе­лоснежных одеяниях, с полумесяцем на лбу. В руках у нее вина — народный музыкальный инструмент.

Молодая тоже была одета в белое платье, с венком из цветов лотоса. Когда на городской площади начались танцы, выяснилось, что наша новобрачная танцует не хуже других.