От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы
Шрифт:
Как указывалось выше, чтение было тесно связано с городским образом жизни. Уровень грамотности горожан был сравнительно высок. Хотя из-за постоянного притока в города менее грамотного сельского населения он рос низкими темпами, тем не менее, по переписи 1897 г., в городах было 45,3% грамотных. Коренные горожане были почти все грамотны: согласно материалам переписи населения Москвы 1902 г., среди коренных москвичей в возрасте 8 лет и старше грамотных было более 9/10 мужчин и 4/5 женщин, среди пришлого населения – менее 3/4 мужчин и 2/5 женщин 354 .
354
См.: Рашин А.Г. Грамотность и народное образование в России в XIX и начале XX в. // Ист. зап. М., 1951. Вып. 37. С. 43.
Однако не только за счет роста численности городских читателей увеличивалась читательская аудитория страны. Урбанизационные процессы находили свое выражение не столько в росте городов (доля горожан увеличилась с 10% в 1861 г. до 15% в 1913 г.), сколько в проникновении городского образа жизни в сельскую среду. С широким развитием отходничества наряду со сравнительно небольшой по численности группой потомственных пролетариев и крестьянами, постоянно занятыми сельскохозяйственным трудом, образовалась многочисленная группа «промежуточных» лиц, которые, хотя и не порвали связи с деревней, возвращаясь
Перелом в отношении к грамотности в крестьянской среде был связан и с изменением форм обучения грамоте. Ранее, в XVIII и первой половине XIX в., подавляющая часть умеющих читать крестьян обучалась грамоте не в школе, а с помощью различных «мастеров» и «мастериц» (учителей-самоучек, обучавших на дому), священников и дьячков, грамотных родственников. В основе обучения лежало, как правило, механическое заучивание Часослова и Псалтыри (на церковнославянском языке) 355 . В результате чтение не обязательно сопровождалось пониманием прочитанного. Более того, зачастую именно непонятность текста выступала в качестве показателя высоких его достоинств, мудрости и глубины. Характерны в этом плане слова, сказанные слугой И.А. Гончарову (1840-е гг.): «Если все понимать – так и читать не нужно: что тут занятного!» 356
355
Об аналогичных формах обучения грамоте в городской среде см.: Рабинович М.Г. Очерки этнографии русского феодального города. М., 1978. С. 274—276.
356
Гончаров И.А. Собр. соч. М., 1954. Т. 7. С. 324.
После школьной реформы 1864 г. и создания земств быстро стала развиваться сеть начальных школ в сельской местности. «Земства практически впервые положили прочное основание сельской народной школе в России» 357 . В земских школах дети обучались не механическому, а осмысленному чтению, рассчитанному на понимание читаемого текста. Характерно, что учились теперь читать не по-церковнославянски, а по-русски. Обучение в земской школе приучало крестьян видеть сельскую жизнь как бы со стороны. Эту мысль афористично выразил один крестьянин, написавший в 1893 г., что «школа дает второе зрение, приставляет новые глаза, которыми можно видеть два мира» 358 .
357
Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР: Вторая половина XIX в. М., 1976. С. 68.
358
Орелкин П. Ответы окончивших курс в народных школах на вопросы редакции «Русского начального учителя» // Рус. нач. учитель. 1893. № 12. С. 547.
В первой главе мы приводили данные о быстром росте числа учащихся и доли грамотных во второй половине XIX в. на селе. Можно утверждать, что именно в этот период в крестьянской среде произошел перелом в отношении к грамотности. И. Воронов показал, что если «20—25 лет назад большинство населения относилось к грамоте отрицательно или безразлично», то к концу XIX в., хотя и встречались лица, отрицательно относившиеся к грамоте («как в кармане пусто, так тут что грамотный, что неграмотный, почитай, все единственно», «грамота велико дило, а и без ней живемо»), а также лица, подчеркивавшие исключительно религиозное значение грамотности (грамота – «святое занятие», «божеское дело», она «Богу приятна», «научает божественному» и т.п.), их стало сравнительно мало. Большинство же составляли сторонники жизненной, практической полезности грамотности («теперь без грамоты трудно живется», «грамотному дороже платят на заводе, да он и место скорее получит, чем неграмотный», «мы выросли глупыми, а детей нужно грамоте учить, чтобы умными росли», «в нашем кутке ведь не у кого и совета спросить <…>, а грамоте знаешь – купи себе книжку, да и пользуйся ею»). В целом 88,4% опрошенных крестьян считали, что грамотность необходима всем (характерно, что 2/3 их были неграмотны), 8,9% безразлично относились к грамоте и всего 2,7% (в основном – старики) – отрицательно. При этом среди сторонников грамотности ее религиозно-нравственную роль отмечали лишь 13,3%, остальные подчеркивали ее значение для всестороннего совершенствования человека, облегчения жизни, материальной выгоды и т.п. 359
359
Воронов И. Материалы по народному образованию в Воронежской губернии. Воронеж, 1899. С. 15—21.
Рост уровня грамотности создавал предпосылки для увеличения числа читателей на селе. Хотя в начале XX в., согласно многочисленным исследованиям земских статистиков, к чтению была приобщена небольшая в процентном отношении часть крестьян 360 , тем не менее здесь уже сложилась значительная по абсолютной численности читательская аудитория. Так, например, хотя сельскими библиотеками пользовалось, как будет показано ниже, лишь 2—3% сельского населения, это составляло по стране примерно 3 млн человек. Раскупаемая почти исключительно крестьянами лубочная литература выходила громадными тиражами, в 1892 г. было издано, например, не менее 4 млн. лубочных книг (и еще 2 млн книг для «народного читателя») 361 .
360
Акимов В. Книга в деревне // Журн. М-ва нар. просвещения. 1906. № 5. С. 11—61; Воронов И. Материалы по народному образованию в Воронежской губернии. Воронеж, 1899; Личков Л. Как и что читает народ в Восточной Сибири // Рус. мысль. 1896. № 1. С. 31—46; № 2. С. 28—42; Сборник статистических сведений по Московской губернии. М., 1884. Т. 9; Статистический ежегодник Полтавского губернского земства на 1903 год. Полтава, 1903; Смирнов А. Книга во Владимирской деревне // Вестн. Владим. губерн. земства. 1905. № 5/6. С. 54—79.
361
Ежегодник: Опыт обзора книг для народного чтения. 1892. М., 1893. С. 7.
Большое значение для воздействия городской культуры на село имело, наряду с преобразованием системы школьного образования, и развитие издательской деятельности, ориентированной на крестьян. С начала 1860-х гг. стали широко издаваться книги, предназначенные «народному читателю». Стимулирующее воздействие на распространение чтения в крестьянской среде оказал также рост числа библиотек в сельской местности.
Все названные факторы (отходничество, земская школа,
362
Сборник статистических сведений по Московской губернии. С. 156.
Но с распространением образцов городской культуры все большую роль начинает играть светская литература. Как отмечал И. Воронов, «старые люди и не учившиеся в школе читают преимущественно книги религиозного содержания; молодежь, не отказываясь от книг религиозных, с удовольствием читает рассказы из русской истории, географии, сельскохозяйственные книги, повести, рассказы и др.» 363 .
Вот почему в сельских библиотеках, которыми пользовалась преимущественно молодежь, на первом месте, согласно исследованию В.П. Вахтерова, по числу требований шла художественная литература (46,5%), на втором – религиозная (31%), на третьем – историческая и биографии (15%) и на четвертом – по естествознанию и народному хозяйству (7%) 364 . Близкие по характеру данные получил В.В. Девель, обследовавший сельские «народные библиотеки» (художественная литература – 50% требований, религиозная – 22%, историческая – 15%, научная —13%) 365 .
363
Воронов И. Указ. соч. С. 48.
364
Вахтеров В.П. Внешкольное образование народа. М., 1896. С. 39.
365
Девель В. Городские и сельские библиотеки и читальни для народа. СПб., 1892. С. 56.
Новая книга попадала в деревню из города прежде всего благодаря рабочим фабрик (где иногда были библиотеки), которые давали читать книги родственникам и друзьям в деревне. Исследователи фиксировали, что «в более промышленных уездах мы видим книги лучшего содержания, чем в уездах землевладельческих», что «много книг приносится в деревню отхожими промышленниками», то есть крестьянами, уходящими на отхожие заработки 366 .
В городе, в рабочей среде, формируется в эти годы новое отношение к книге. Недавние мигранты из деревни, составлявшие значительную часть городского населения, постепенно отходили от традиционных сельских форм трансляции культуры. С секуляризацией мировоззрения и ростом религиозного индифферентизма для все большего числа горожан «мироустроительную» функцию начинает выполнять книга, «конструирующая» для своих читателей образ мира. Именно на этой стадии происходит существенный сдвиг в отношении к книге. Постепенно укрепляется точка зрения, согласно которой основным, наиболее достоверным источником знаний о закономерностях устройства мира является печатное слово. Для большинства читателей в функции подобного «мировоззренческого» чтения выступают теперь художественная литература (прежде всего – роман) и исторические книги. Однако формируется и значительная по численности группа низовых читателей, обращающихся главным образом к научной, научно-популярной и публицистической литературе (в том числе и к подпольным, революционным книгам). Характерны в этом плане следующие типичные для конца XIX – начала XX в. высказывания крестьян. Один из них писал: «Хочется знать, что и откуда произошло и с чего взялось. К примеру сказать: живем мы, а так ли и раньше жили все, и к чему мы сейчас должны устремляться» 367 . Сходный мировоззренческий интерес встречаем мы и у другого крестьянина, который пишет: «Я – крестьянин, 35 лет, образование получил в начальной народной школе, но имею звание начального народного учителя <…>. Главное мое занятие – крестьянское сельское хозяйство, которым я занимаюсь лишь в летнее время, а в зимнее отдаюсь исключительно умственному труду <…>. Все мое внимание обращено на созидание и выработку натурального философского мировоззрения…» 368 Третий, характеризуя основы подобной жизненной установки, отмечал, что «жизнь бессознательная, инстинктивная, не есть жизнь человека – не знать, зачем живешь, не знать себя и других, не знать нормальных законных обязанностей по отношению к другим и себе, не выработать высокого нравственного устоя, значит не быть способным к жизни, не иметь права называться человеком. А так как я хочу жить, хочу быть полезным, честным – поэтому должен учиться, так как одно образование может дать все это» 369 .
366
Смирнов А. Указ. соч. С. 57, 58.
367
Орелкин П. Указ. соч. С. 503.
368
Титов А. К истории самообразования в России // Рус. мысль. 1908. № 7. С. 84.
369
Цит. по: Титов А. Указ. соч. С. 85—86.
Подобный «познавательный» подход к чтению исходил, как правило, из убеждения, что если раньше научными знаниями обладали только люди «верхних» классов, то теперь трудящиеся должны сами получать их из книг. Рабочий-революционер вспоминал, что в 1870-е гг. отец, старый николаевский солдат, говорил ему: «Трудящимся беднякам нужно пробиться к знанию, а там они построят новую жизнь». Сам он самоучкой выучился читать; читал запоем, по всем вопросам 370 . Дед М. Горького поучал внука: «Мы не баре. Учить нас некому. Нам надо все самим понимать. Для других вот книги написаны, училища выстроены, а для нас ничего не поспело. Все сам возьми <…>» 371 . A.С. Шаповалов, рабочий, участник революционного движения, вспоминал, что для него «чтение, особенно научных книг, являлось очень трудной работой. Лишь сознание, что пролетариат, чтобы добиться своего освобождения от ига капитализма и установить социалистический строй, должен овладеть знанием, заставляло меня (и я замечал то же и в других рабочих) делать большие усилия над собой, чтобы принуждать себя заниматься умственной работой и усиленно читать» 372 .
370
Жабко М. Из далекого прошлого. М.; Л., 1930. С. 14.
371
Горький М. Детство. В людях. Мои университеты. М., 1975. С. 152.
372
Шаповалов А. В борьбе за социализм. М., 1934. С. 256.