От царскосельских лип: Поэзия и проза

Ахматова Анна Андреевна

Из дневника Л. В. Шапориной

* * *

…Не то был пущен слух, не то он сам возник – о самоубийстве Ахматовой… Поминутно звонили незнакомые люди (даже из Москвы) и проверяли достоверность известия. В очередях и на ком «мунальных» кухнях очень курьезно обсуждали событие. Для разъяснения акции населению были посланы эмиссары:

1. Павленко – Крым

2. Шагинян – Средняя Азия

3. Тихонов – Закавказье

4. Вишневский – Белград

5. Фадеев – Прага.

На «место преступления» был послан А. А. Жданов. На его доклад в Смольном был вызван Союз писателей in corpore [49] …В зале появились странного вида незнакомцы, которые заняли места между членами союза. Двери почему-то заперли и никого не выпускали (даже

тех, кому стало дурно). Казалось, этот государственный деятель только и сделал в жизни, что обозвал непечатными словами старую женщину, и в этом его немеркнущая слава. Тогда же ему был обещан памятник и полное собрание сочинений. Ни то, ни другое не состоялось. Такой мой быт, состоящий, главным образом, из голода и холода, был еще украшен тем обстоятельством, что сына, уже побывавшего в вечной мерзлоте Норильска и имеющего медаль «За взятие Берлина», начали гнать из аспирантуры Академии наук… причем было ясно, что беда во мне… Таким образом, мне была предоставлена возможность присутствовать не только при собственной гражданской смерти, но даже как бы и при физической. Люди просто откровенно не хотели, чтобы я была жива. Так и говорили: «Я бы умер».

49

In corpore – в полном составе (лат.).

Анна Ахматова.

Из «Записных книжек»

Со шпаной в канавке…

Со шпаной в канавкеВозле кабака, —С пленными на лавкеГру-зо-ви-ка.Под утренним туманомНад Москвой-рекой,С батькой-атаманомВ петельке тугой,Я была со всеми,С этими и с теми,А теперь осталасьЯ сама с собой…

Август 1946

Фонтанный Дом

В каждом древе распятый Господь…

В каждом древе распятый Господь,В каждом колосе тело Христово,И молитвы пречистое словоИсцеляет болящую плоть.

1946

И снова осень валит Тамерланом…

Борису Пастернаку

И снова осень валит Тамерланом,В арбатских переулках тишина.За полустанком или за туманомДорога непроезжая черна.Так вот она, последняя! И яростьСтихает. Все равно что мир оглох…Могучая Евангельская старостьИ тот горчайший Гефсиманский вздох.

1947

Ленинград

Фонтанный Дом

Анна Ахматова и Ольга Берггольц. Ленинград, 1947 г.

Я всем прощение дарую…

Я всем прощение даруюИ в Воскресение ХристаМеня предавших – в лоб целую,А не предавшего – в уста.

1948 (На Пасху)

Москва

1949 сентября 19. Была вчера в церкви, отвела душу и зашла к А. А. Ахматовой, благо воскресенье – мой выходной день…

Все лето чувствовала себя плохо… А.А. встала, и мы пошли с ней в Летний сад. Она мне рассказала, что Пунин ждал ареста после того, как в университете было арестовано 18 человек. Он все надеялся, что дочь с внучкой успеют вернуться – его арестовали за несколько дней до их возвращения… Гумилев был расстрелян 25 августа. Пунин арестован 26-го. – «Отбросив всякие суеверия, – говорит А.А., – все-таки призадумаешься».

Из дневника художницы Л. В. Шапориной

* * *

23 июня 1949 года Ахматовой исполнилось 60 лет. Ни одного юбилейного поздравления, даже от бывших своих почитателей, вышедших в начальники, Анна Андреевна не получила. А вскоре в Фонтанный Дом пришла очередная большая беда: 26 августа 1949 года арестовали Николая Пунина, а в ноябре – Льва Гумилева, на этот раз уже не как сына белогвардейца, а как «отродье» антисоветской поэтессы. Оба получили по 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Ахматова ежемесячно ездит в Москву – сначала, чтобы сын, ожидавший приговора в Лефортовской тюрьме, не остался без положенных по закону – раз в месяц – продуктовых передач, а затем, уже после якобы суда, в связи с хлопотами об облегчении его участи. И все напрасно…

* * *

Сегодня мой страшный день. Которая-то годовщина ареста Левы (1949). Тогда никто не думал, что осталось так мало лет (3 «года»), ужас. Ужас впивается в тело и делается им. Как чудовище у Данта. Человеку кажется это не (моя) его рука, а рука чудовища.

Анна Ахматова.

Из «Записных книжек»

Лев Гумилев.

Летом 1946 года вышло Постановление ЦК партии о журналах «Звезда» и «Ленинград». Больше всех пострадал опять же я. Меня выгнали теперь уже из аспирантуры, несмотря на то, что была написана диссертация и сданы все экзамены. Я не успел получить даже своего кандидатского диплома. Вскоре меня снова схватили, снова посадили в тюрьму. Теперь уже в Лефортовскую в Москве. На допросах твердили: «Ты виноват! В какой вине хотел бы сам признаться?» Тут меня били мало, но памятно. Вскоре мне еще раз записали 10 лет и отправили в лагерь, в Караганду. Из Караганды перевели в Междуреченск, где в свое время отбывал каторжные работы Достоевский. Отсюда переправили в Омск. В Омске пришла наконец свобода. Это было уже после XX съезда партии.

Л. Н. Гумилев.

Из интервью журналу «Звезда», 1989 г.

Черепки

You cannot leave your

mother an orphan.

Joyce [50]

1

Мне, лишенной огня и воды,Разлученной с единственным сыном…На позорном помосте бедыКак под тронным стою балдахином…

50

Ты не можешь оставить свою мать сиротой. Джойс (англ.).

2

Вот и доспорился, яростный спорщик,До енисейских равнин…Вам он бродяга, шуан, заговорщик,Мне он – единственный сын.

3

Семь тысяч три километра…Не услышишь, как мать зовет,В грозном вое полярного ветра,В тесноте обступивших невзгод,Там дичаешь, звереешь – ты милый,Ты последний и первый, ты – наш.Над моей ленинградской могилойРавнодушная бродит весна.