От Федора I Ласкариса до Константина XI Палеолога. Том V
Шрифт:
Все же и царственному внуку не хотелось войны, а потому он решил
использовать дипломатическое оружие. Андроник III отправил к деду
посольство с предложением впустить его в Константинополь или на-
править к нему группу избранных сенаторов и архиереев для устране-
ния причин конфликта. Император подумал и избрал второй вариант, направив к внуку двух сенаторов, двух архиереев, двух священников
и
странная беседа, не лишенная для нас любопытства.
«Всякий знает, — сказал молодой царь, — что я вас, своих поддан-
ных, люблю больше, чем себя, и что иду против воли моего деда от-
нюдь не для того, чтобы самому сделаться самодержавным. Вы видите, что я не щажу своей жизни, не ищу неги и покоя, не вожу за собой
ни копьеносцев, ни секироносцев, как делают обыкновенно не только
цари для охранения своей власти от завистников, но и те, кто пребы-
вает в постоянном страхе за свою жизнь. Я ношу раны на своем теле, полученные в борьбе с врагами римскими. Так вот, когда я вижу, что
царь от старости дошел до крайней недеятельности и бесчувственно-
сти, так что его нимало не трогают страдания христиан, которых вар-
вары постоянно днем и ночью закалывают, как жертвенных животных, забирают в плен, уводят в рабство, благодаря беспечности царя. Когда
я вижу это, то тяжко страдаю, не могу выносить терзающей мое серд-
це тоски, и вот решился на одно из двух: или умереть и проститься
со своей жизнью и своей скорбью, или же по силам помочь Римскому
государству. Притом же невозможно, решительно невозможно, чтобы
человек, который так долго пользуется властью, не наскучил тем, кото-
рые ему повинуются, и не нажил себе недоброжелателей.
1 Григора Никифор. Римская история, начинающаяся со взятия Константи-
нополя латинянами. Т. 1. Книга 9, глава 1. С. 277, 281.
216
Д И Н А С Т И Я П А Л Е О Л О Г О В
Сам
и постоянным, оттого-то мы и видим, что все земное имеет свое время.
А все, что выступает за естественные границы, теряет свое свойство до-
ставлять удовольствие и приятность в естественных границах. Вы ви-
дите, что и моего деда, когда он достиг глубокой старости, владея вер-
ховной властью столько лет, ненавидят все подданные за то, что он не
предпринимает никаких мер к тому, чтобы уничтожить эту ненависть
или поддержать Римское государство. И нимало не скорбит, видя, как
погибают прежде его наследники престола. Так умер мой отец-царь, не
получив ничего, что следует царям, кроме одного имени. Так умерли
и другие из самых близких кровных его родственников, младших воз-
растов. Умру, может быть, и я, прежде чем сколько-нибудь воспользу-
юсь царской властью.
Может быть, некоторые подозревают меня во властолюбии, видя, что я восстаю против деда-царя и не хочу ему повиноваться. Я и не
отвергаю этого вполне, но не вполне и признаю. Если бы я видел, что
Римское царство возрастает, и наши пределы расширяются, то я охотно
сколько угодно хранил бы спокойствие и довольствовался бы такими
надеждами. Но когда я вижу, что положение римских дел становится с
каждым днем хуже и хуже, и что неприятели только не перед самыми
воротами столицы хватают и режут несчастных римлян, — что, вы ду-
маете, я чувствую?»
Сказав это, царь проводил ошеломленное его речью посольство в
обратный путь. Они возвратились в Константинополь, но уже глаша-
таями достоинств Андроника III1.
Его дед также попытался вернуть себе доброе имя. Вызвав Кон-
стантинопольского патриарха Исаию и архиереев, Андроник II заявил:
«Если бы я знал, что, сняв калиптру, я устраню опасность для поддан-
ных, то, будь я лишен наследства Христова, от всей души предпочел
бы спокойствие царской власти. Когда за грехи мои, грехи моего на-