От имени Земли
Шрифт:
Первый и второй модуль были разработаны и произведены частной компанией в США, третий и четвёртый – в России. Сам «Одиссей» создавался силами всех стран-участниц, в основном Китаем и Штатами, но в нём было столько деталей из разных стран, что его смело можно было назвать продуктом прорыва международных отношений. Такое МКС, на орбите которой он строился на протяжении трёх лет, даже не снилось. Гигантский корабль, восемь метров в диаметре и сорок пять метров в длину, нёс на себе запас топлива для обратного пути на случай, если миссия не увенчается успехом, а также должен был стать орбитальной станцией Марса. На нём располагалось пять стыковочных узлов, четыре из которых сейчас занимали модули, а пятый, в отдельном шлюзе
«Одиссей» выглядел, в целом, как более толстая МКС, за исключением мощных сопел двигателей, доставивших его сюда, и огромных баков для топлива, которое сейчас частично перекачивалось в посадочные модули. Корабль весь ощетинился пучками солнечных панелей, на сотни метров торчащих в разные стороны, локаторами, радиоантеннами и тому подобными признаками облегчения внутренней конструкции. Всё, что проще было привернуть снаружи, было снаружи и привернуто. В вакууме вытянутая форма не являлась необходимым условием: всё, что не выламывалось при ускорении в пару-тройку же [15] , никак не препятствовало движению.
15
g (произносится «же») – стандартное ускорение свободного падения на поверхности Земли, равное по определению 9,80665 м/с?. – Прим. ред.
Дима вдоль лестницы проплыл через ряд подсобных помещений, в частности декоративного спортзала, и вплыл «сверху» в большое шлюзовое помещение. Лестница нужна была при тяге, а сейчас использовалась просто как что-то, за что можно схватиться. Помещение являлось, по сути, срезом-слоем корабля, как и кают-компания. В центре находилась небольшая круглая комната метра три диаметром с прозрачными стенами из какого-то прочного, на ощупь сравнимого со стеклом, пластика. Он был лёгким, но мог выдержать давление в несколько атмосфер, и играл роль удержания воздуха в пространстве корабля в случае аварийной ситуации в шлюзе. При таком раскладе разгерметизация грозила лишь коридору, метров двух шириной, как бублик обвивавшему комнату по кругу. Лестница, со служебными люками вверх – в сторону жилых и командных помещений, и вниз – в сторону инженерных и двигательных узлов, размещалась именно в этом помещении. Простая, но надёжная система.
Дима открыл прозрачную дверь в коридор-бублик. Прямо напротив неё был вход в шлюз первого модуля. Он открыл его по старинке, с помощью вентиля, выполнив все инструкции. Это занимало чуть больше времени, чем при использовании автоматического замка, но нельзя было доверять такую важную деталь электронике. За дверью располагался небольшой круглый коридор, диаметром немногим более метра и длиной около двух, запечатанный таким же люком с вентилем и с противоположной стороны, где крепился модуль. Он проплыл внутрь шлюза и запер люк за собой. Сейчас в этом, в целом, не было нужды, но инструкция безопасности требовала максимального соблюдения всех правил. Не хотелось поступать безответственно. Снова.
Когда два люка закрыты, возникает острое чувство клаустрофобии. Мари называла эти коридоры гробами. В чём-то она определённо была права. Если в гробах, конечно, есть двери и освещение. Тем не менее, всех без исключения подсознательно очень тянуло открыть второй люк побыстрее и уплыть из тесного помещения. Но очень важно было не спеша проверить давление и температуру в модуле, отметить в показаниях системы, что всё в порядке, и лишь потом открывать шлюз. Всё это Дима делал уже десятки раз за время полёта. Учения. Проверки. Снова проверки и снова учения. И вот оно время
Эта мысль была очень волнующей, но уже далеко не настолько, как в то время, когда его отобрали для миссии и предложили контракт. Минимум на пять лет. Год полёта в одну сторону, три года на планете и год обратного полёта, когда прибудет смена. А может это билет в один конец. Не хотелось так думать, но стандартный контракт Роскосмоса предусматривал любой исход. А для данной конкретной миссии существовал даже вариант, что в случае какого-то ЧП на Земле, вроде глобальной войны, они могут пожизненно остаться на Марсе. Именно поэтому в экспедицию старались отобрать людей молодых, поровну мужчин и женщин. Всё предусмотрели.
Сидя в «гробу», Дима вспоминал, как мать долго плакала и не хотела его отпускать. Тогда он хотел, чтобы она перестала лить слезы. Это же такая честь – попасть в учебники истории, сделать великое дело. Всё, что было раньше, можно теперь смело называть космическим туризмом. Люди заныривали в бездонный океан, плескающийся над атмосферой, вешали там спутники-буи, загрязняли его, как, впрочем, и всё, до чего могли дотянуться. Но нельзя было сказать, что они там обосновались. Сам космос, несмотря на его притяжение, был чужд человеку, как и вода. Ты мог любить плавать или нырять, но ты не мог жить в море. Смысл плавания открывается лишь тогда, когда ты доплываешь до другого берега. Вот и они отправились на другой берег чёрного океана.
Мать всё понимала и, благодаря или вопреки этому, очень боялась за него. Как отпустить единственного сына на пять лет во мглу, с риском никогда больше не увидеть? Ведь даже его тело может никогда не попасть домой, если что-то произойдёт. Но она всё же отпустила. Дима помнил тот момент, он уже готовился сообщить, что никуда не полетит, что останется с ней и с больным отцом, который мог не пережить эти пять лет и не дождаться его возвращения. Но именно отец сказал тогда матери, что доживёт свой век спокойно, лишь зная, что сын идёт к своей мечте. А это, действительно, была мечта. И она вытерла слёзы и благословила его. В такие минуты, запертый в тесноте на несущемся во тьме корабле, он всегда вспоминал её слова: «Лети к звёздам, сын, и принеси нам с отцом одну».
Дима вспомнил тот миг, когда «Одиссей» включил главный двигатель и начал разгон вдоль орбиты, уходя на вторую космическую, а сам он смотрел в иллюминатор на Землю и выискивал дом. По видеосвязи родители желали ему удачи и старались сдержать слёзы. Он обязан вернуться, что бы ни произошло. А потом стало по-настоящему страшно. Никогда ещё ни один человек не уходил так далеко от зелёной планеты. Даже полёт на Луну формально оставлял американцев около Земли, она была над головой как на ладони. Сейчас же они оказались от неё на расстоянии в двести семьдесят миллионов километров, и отсюда даже маленькую голубую звёздочку нельзя было рассмотреть, мешало яркое Солнце. А на максимальном удалении, когда Земля и Марс окончательно разойдутся по разные стороны от Солнца, между ними и домом будут целых четыреста миллионов километров. Цифры и факты пугали. Но когда о них не думаешь, кажется, что ты просто где-то на орбите родной планеты, болтаешься в невесомости на МКС.
Что такое подвиг рыбака, вышедшего в море за рыбой, по сравнению с подвигом Колумба, ушедшего за горизонт в поисках новых земель? Что такое подвиг обычного космонавта по сравнению с подвигом колонизатора Марса? Дмитрий чувствовал себя новым Гагариным. Они все тут были Гагариными, Колумбами, Магелланами – одним словом, первопроходцами. И за их судьбой следили восемь миллиардов человек. Завтра, если всё пройдёт хорошо, вся Земля будет ликовать от того, что человечество вступило в новую эру, добралось до другого берега. А сегодня ему надо просто не облажаться и всё проверить.