От импровизации к цугцвангу: Пражская весна 1968 года и Варшавский договор

Шевченко Кирилл

Своеобразным и весьма эффективным «ноу-хау» чехословацкой политики в 1920-е годы стала знаменитая «пятерка» – неформальный орган, объединявший руководителей пяти ведущих политических партий в стране, которые на неформальных встречах решали самые важные вопросы политической повестки дня и, по сути, определяли поведение законодательной и исполнительной власти страны. По образному выражению современника и знатока Первой Чехословацкой республики Ф. Пероутки, «пятерка» представляла собой «мастерскую, где готовились специалисты политического компромисса»14. В значительной степени благодаря деятельности «пятерки» сложились специфические черты чехословацкой политической системы, которые отличали ее от соседних стран и объясняли относительную стабильность и устойчивость Чехословацкой республики: «дисциплинированность политических партий, постоянство режима и отточенное искусство коалиционного компромисса»15.

Отличительной

чертой межвоенной Чехословакии была ярко выраженная неоднородность социально-экономического развития отдельных областей страны. Если социальная структура населения, уровень жизни и качество инфраструктуры в чешских землях и в Моравии были сравнимы со странами Западной Европы, то Подкарпатская Русь и Восточная Словакия оставались преимущественно сельскохозяйственными регионами с недостаточно развитой промышленностью, страдавшими от аграрного перенаселения. В своей экономической политике Прага заботилась прежде всего об интересах чешских земель, что поначалу оказывало негативное влияние на экономическое положение восточных регионов страны. Так, по словам словацкого историка П. Шворца, вследствие дискриминационных экономических мер правительства и неоправданно высоких транспортных тарифов сельскохозяйственные продукты из Подкарпатской Руси стоили дорого и поэтому были неконкурентоспособны на самом обширном потребительском рынке Чехословакии – в чешских землях16. Присоединение Подкарпатья к Чехословакии привело к кризису местной и без того слаборазвитой чугунолитейной и обрабатывающей промышленности, предприятия которой закрывались, не выдерживая конкуренции с высокоразвитой чешской промышленностью17.

Резкое осложнение международного положения в 1930-е годы сразу же выявило как недостаточно высокий запас прочности молодого чехословацкого государства, так и правоту тех политиков, кто считал, что успешное развитие и даже само существование Чехословакии возможно исключительно в условиях сохранения мира в Европе. Существенным системным изъяном в государственно-правовом фундаменте Чехословакии было то обстоятельство, что он базировался на «двух противоречащих друг другу принципах – в Богемии на принципе исторического «государственного права» короны святого Вацлава; в Словакии – на национальном принципе и принципе самоопределения»18.

Илл. 3 Карта Чехословакии в 1928–1938 гг.

«Ахиллесовой пятой» межвоенной Чехословакии стало положение национальных меньшинств, прежде всего немцев. Из тринадцати с половиной миллиона населения межвоенной Чехословакии 8,8 миллиона человек составляли чехи и словаки, 3,2 миллиона – немцы, более 700 тысяч – венгры и около 460 тысяч – русины. Канадский историк–славист П. Р. Магочи обращает внимание на то, что многонациональный характер межвоенной Чехословакии в демографическом отношении делал ее «габсбургской империей в миниатюре»; при этом для живших в ней немцев и венгров Чехословакия оставалась практически чужим государством, в длительное существование которого они не верили19. С приходом к власти в Германии нацистов и с началом разыгрывания «судето-немецкой карты» Берлином Чехословакия предсказуемо стала одной из первых жертв начатого Гитлером демонтажа Версальской системы. Вскоре этот демонтаж превратился в откровенное и безжалостное «избиение версальских младенцев», которые, вопреки своим наивным ожиданиям, оказались брошены своими «крестными родителями» в лице западных демократий на съедение нацистской Германии.

Немецкая проблема оставалась главным вызовом для Чехословакии в течение всего межвоенного периода. Второй важной проблемой были отношения между чехами и словаками. Официальная идеология «чехословакизма», провозглашавшая существование единого чехословацкого народа, подвергалась критике со стороны набиравшей популярность Словацкой народной партии во главе с А. Глинкой, выступавшей за автономию Словакии и трактовавшей словаков как отдельный от чехов народ. Один из активистов Словацкой народной партии Юрига, критикуя концепцию «чехословакизма», иронично заметил как-то, что понятие «чехословак» является такой же бессмыслицей, как и «русополяк»20. Однако во второй половине 1930-х годов с активизацией деятельности судето-немецкой партии К. Генлейна, ставшей послушным орудием политики Берлина, германский вопрос для Чехословакии окончательно стал определяющим.

Примечательно, что тревожное предчувствие Мюнхена было характерно для многих трезвомыслящих чешских политиков независимо от их политической ориентации. Один из руководителей

чешской социал-демократии Ф. Модрачек, подразумевая трехмиллионное немецкое меньшинство, включенное в состав Чехословакии помимо своей воли, признал еще в 1919 г., что «ни один международный союз… не сможет воспрепятствовать воссоединению мощного народа, если он стремится к этому воссоединению. Однажды мы можем потерять немцев… У нас нет столько сил, чтобы удерживать их длительное время; если они захотят отделиться, то вся Европа будет не в состоянии удержать их у нас…»21. Некоторые чешские политики задолго до Мюнхена довольно трезво оценивали своих западных союзников и партнеров, хотя эйфория и восприятие себя как любимцев западных демократий были широко распространены в чешском общественном мнении. Ветеран чешской политики К. Крамарж еще в 1927 г. написал, что «англичане проявляют к нам чисто утилитарный интерес, отнюдь не сентиментальный; мы скорее найдем у них сентиментальное отношение к немцам…»22.

Тонко подмеченное первым премьер-министром ЧСР «сентиментальное отношение» англичан к немцам нисколько не изменилось и после прихода к власти в Германии партии национал-социалистов. Более того, симпатии официального Лондона к Берлину даже усилились определенной заинтересованностью в возможности извлечения геополитических дивидендов из военных авантюр Гитлера в Центральной Европе. Так, один из ведущих представителей британского политического истеблишмента лорд Галифакс в интимной беседе с Гитлером в Оберзальцберге 19 ноября 1937 г. от имени британской общественности сделал нацистскому рейхсканцлеру тонкий и весьма примечательный комплимент, заявив, что в Англии «целиком и полностью признаются великие заслуги фюрера в деле восстановления Германии»23.

После аншлюса Австрии в марте 1938 г. геополитическое положение Чехословакии, оказавшейся в окружении нацистского рейха с северо-запада, запада и юго-запада, резко ухудшилось. В это время Чехословакия оказалась в ситуации, сравнимой с положением гуситской Чехии в первой четверти XV века, когда гуситы были вынуждены отражать удары врагов сразу «с четырех сторон – как со стороны атакующих армий рейха, так и со стороны Венгрии»24. Несмотря на это, представители чехословацкого военного руководства в лице начальника генштаба и главнокомандующего чехословацкой армией генерала Крейчи, а также командующих округами генералов Войцеховского, Лужы и Прхалы после успешно проведенной всеобщей мобилизации настаивали на вооруженном сопротивлении агрессору, поскольку «народ един, армия занимает твердую позицию и готова к бою»25. По дипломатическим каналам была подтверждена готовность СССР оказать масштабную вооруженную поддержку Чехословакии в соответствии с советско-чехословацким договором 1935 года. Однако политическое руководство Чехословакии во главе с президентом Бенешем под прямым и весьма агрессивным нажимом Великобритании и Франции, заявивших, что в случае начала войны ее виновником они будут считать именно Чехословакию, предпочло принять самоубийственные для страны условия Мюнхена.

Еще в мае 1938 г. после аншлюса Австрии британский премьер Н. Чемберлен в интервью канадским и американским журналистам откровенно заявил о том, что «в своем нынешнем виде Чехословакия нежизнеспособна» и что «чехи должны согласиться с немецкими требованиями»26. Неудивительно поэтому, что отправленный в Чехословакию в августе 1938 г. в качестве посредника между Прагой и судето-немецким меньшинством другой видный представитель британской элиты – лорд Ренсимен – действовал как мощный лоббист судето-немецких политиков и Берлина, открыто выступив за передачу нацистской Германии населенных немцами областей Чехословакии. По сути, это стало непосредственной дипломатической и правовой подготовкой Мюнхена27.

В ночь с 29 на 30 сентября 1938 г. на конференции в Мюнхене, где участвовали руководители Великобритании, Франции, Германии и Италии, но куда не были допущены представители Чехословакии, главы правительств Великобритании и Франции Чемберлен и Даладье согласились с отторжением и присоединением к Германии тех областей Чехословакии, где большинство составляли немцы. Одновременно с Мюнхенским диктатом ультиматум Праге предъявила Варшава, потребовав от чехословацкого правительства уступки Тешинской Силезии с проживавшим там польским меньшинством. Вскоре эта область была оккупирована польскими войсками. По Венскому арбитражу в начале ноября 1938 г. южные области Словакии и Подкарпатской Руси с проживавшим там венгерским меньшинством оккупировала Венгрия, завершив тем самым масштабную международную операцию по безжалостной геополитической кастрации Чехословакии под руководством Берлина. В итоге Чехословакия, потеряв около трети своей территории с наиболее стратегически важными и промышленно развитыми регионами, превратилась в нежизнеспособное образование, дни которого были сочтены.