От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Шрифт:
Пасху Ушаков праздновал в Севастополе. Оказалось, что за три минувших месяца для ремонта судов не поступило ни одного гвоздя. Опять начались бесконечные хлопоты, волокита с Адмиралтейством. Только осенью потянулись транспорта из Таганрога и Херсона, везли лес, такелаж, железные поделки. Но и они были подчас трухлявые и ржавые.
В преддверии осени в Севастополь прибыл Александр Суворов. Заехал ненадолго, осмотреть еще раз береговую полосу, наметить места для будущих береговых батарей. В минувшую войну он тесно сотрудничал с флотом под Очаковом, при взятии Измаила, от души радовался победам Ушакова в морских сражениях.
— Нынче я готов служить
Первый осенний месяц порадовал флагмана флота очередным званием. Поступил -указ о производстве Ушакова в вице-адмиралы. Назревали обострения отношений с Турцией, императрица постоянно напоминала об этом Мордвинову, требовала готовности флота к выходу в море. Одно — излагать распоряжения на бумаге, другая ипостась — претворять их на деле. Худо-бедно в июле 1794 года собралась выходить в море эскадра, исполняя высочайшее повеление, для отражения возможного нападения турок. И вдруг при подъеме якорей полетели, разломившись пополам, большие шпили на флагмане «Рождество Христово» и фрегате «Навархия». Куда же плыть судну без якоря? Пришлось вице-адмиралу переносить свой флаг на другой корабль. «За сим особой Божеской милостью почитаю, — доносил Ушаков Мордвинову, — что сие случилось прежде военного времени и близко от порта». Сколько раз взывал флагман о негодных поставках леса. И сейчас в Севастополе не нашлось ни одного дубового бревна исправить шпили. Хорошо, что все обошлось, из Стамбула сообщили, Порта не намерена вступать в новую схватку с Россией.
Кампанию 1795 года Севастопольская эскадра без малого три месяца маневрировала в море, флагман отрабатывал эволюции, строго спрашивал с нерасторопных командиров, хвалил канониров за меткие залпы.
В обучении подчиненных неизменно держался стародавних своих принципов — «исправно спешить исполнить в полном виде, как надлежит».
* * *
Седьмой год часто портили настроение Екатерине II вести из Франции. Насколько прежде она испытывала удовольствие и наслаждалась велеречивостью в переписке и общении с Вольтером, Дидро, Д'Аламбером, настолько теперь гнев и возмущение вызывали действия в Париже «башмачников и сапожников», которых «я думаю, — писала она барону Гримму, — что если повесить некоторых из них, остальные одумались бы… Эти канальи совсем, как маркиз Пугачев».
Императрица намеревалась восстановить королевскую власть во Франции вооруженной силой. Заключив военный союз с Англией, она отправила ей в помощь эскадру вице-адмирала Ханыкова. На Юге, в Тульчине, Суворов готовил 60-тысячную армию для похода на Запад, в Европу.
Увы, свои замыслы Екатерина II не успела претворить в жизнь.
6 ноября 1796 года она внезапно отошла в мир иной, и на престол вступил ее сын, Павел I, сорока двух лет от роду. «Пришел, когда нужно уходить», — не без горечи заметил новый император. Одним из его первых пожеланий стало — дать мирную передышку державе. Об этом он поведал графу Безбородко, единственному из приближенных своей матери, кого он не изгнал, оставил при себе.
— Размышляю, граф, пора прекратить войны. Сколь помню себя, Россия все воюет.
Тут же повелел отозвать эскадру Хакыкова из Англии, отставить поход войск в Европу. В армии возрождались прусские порядки, муштра, косы, букли. Новый устав копировал прусский. Суворов не воспринял перемены и вскоре подал в отставку.
В
Как-то вечером в дом Ушакова постучали.
— Вашидитство, — доложил денщик, — первого ранга капитан Пустошкины просят дозволения принять.
Ушаков занимался с Ваней, стремительно встал.
— Проси немедля.
К нему уже поступил указ о назначении Семена Пустошкина командиром Севастопольского порта.
Обнялись по-дружески, накрыли стол по-холостяцки, поставили самовар. За чаепитием засиделись допоздна. Вспоминали разные разности службы в Херсоне, не позабыли чудачества Войновича, помянули добрым словом светлейшего князя.
— Нынче-то как Мордвинов верховодит в Адмиралтействе? — поинтересовался Ушаков. — Братиячиновная по-прежнему меня отписками кормит. Денег не шлют, матросов иногда кормлю на свои кровные, купцам ссужаю.
— Воруют, как и прежде, Федор Федорович. Мордвинов на все проделки сквозь пальцы глядит, барином себя держит.
— На верфях-то как? Стапеля не пустуют? Пустошкин неопределенно пожал плечами.
— Нынче Мордвинов с Катасоновым затеяли новинку, достраивают два великих корабля о семидсяти-четырех пушках. Соединены у них шканцы с баком единой палубой.
Ушаков, слушая, удивленно поднял брови:
— Таковы конструкция я не видывал. Сумнительно, чтоб дало какое-либо преимущество. А я вот надумал государю доложиться самолично о всех непорядках на флоте, да и о наших супротивниках на море. Слух прошел, султан заново к нам войною иттить замышляет. Генерал Каховский лазутчиков турецких перехватывает, татарву смущают.
Проводив Пустошкина и отправив спать племянника Ваню, Ушаков начал переписывать начисто прошение на имя императора. Впервые в жизни обращался Федор Федорович напрямую к царственной особе. Начав царствовать, Павел завел новые порядки. Теперь Ушакову дозволялось обращаться непосредственно к императору. Когда-то для него царь и Бог был Потемкин. С ним он не таясь делился своими невзгодами, обращался за помощью, всегда надеялся на справедливость. Сейчас, вспоминая благодушное отношение к нему Павла, во время последнего визита в столицу, Ушаков простодушно уповал на благосклонность императора. С этого он и начал излагать свою просьбу. «Высочайшие милости и благоволение в.и.в. в бытность мою в С.-Петербурге оказанные, подали смелость всеподданнейше просить монаршего благоволения и покровительства. ..»
Многое пришлось претерпеть ему от вышестоящего начальства и чиновников из Николаевского Адмиралтейства после кончины Потемкина. Но не был знаком, даже понаслышке, Федор Федорович с нравами, которые царят в коридорах власти и высшего света с давних пор и по наше с вами время… Сколько там мерзости, казнокрадства, мздоимства, низкопоклонства и угодничества, где судьбы людей, а то и интересы державы зачастую зависят от того, с какой ноги встанет после сна царствующая особа, кто, что и на какое ушко ему нашепчет…
С воцарением Павла I изменилась иерархия Морского ведомства. Вице-президент Адмиралтейств-коллегий, генерал-фельдмаршал по флоту Чернышев пятый год находился в отпуску по болезни, за границей. Старшим в коллегии оставался адмирал Иван Голени-щев-Кутузов, но по всем вопросам Морского ведомства императору докладывал бывший в особом почете у Павла I генерал-адъютант Григорий Кушелев. Он-то и представил на рассмотрение Павлу I прошение Ушакова.
Бегло пробежав глазами бумагу, Павел засопел: