От Мадрида до Халхин-Гола
Шрифт:
Как раз незадолго до окончания операции в Испанию прибыл новый советник по авиации. Вскоре, ознакомившись с положением на фронтах, он решил лично включиться в боевую работу. В разгар нашей мирной учебы, когда над аэродромом стоял гул учебных боев, меня попросили к прямому проводу с командным пунктом.
Звонил Птухин, приказал выделить двух лучших летчиков и по готовности перелететь к нему на аэродром Алкала. На просьбу ознакомить с заданием Птухин ответил, что задание летчики получат на месте.
Обычно, ставя задачу, Евгений Саввич, как правило, подчеркивал
Оставив за себя на время полета Петра Бутрыма, мы вместе с Панасом вылетели в Алкала. Встретил нас Птухин, тепло поздоровался как с равными товарищами. Он знал, что простота в обращении не повредит той железной дисциплине, которая царила в Испании среди советских летчиков.
Птухин, хитровато глядя на меня, улыбнулся:
— Значит, сам решил прилететь? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Пожалуй, правильно, а то кто знает, как это получится.
Опять загадка! Мы вопросительно посмотрели на Евгения Саввича. Он понял нас и пояснил, что мы полетим на сопровождение самолета СБ, а задание уточнит сам советник.
Слово «советник» для нас было непривычным. Командовал республиканской авиацией испанский генерал Идальго де Сиснерос, и для нас и генерал Сиснерос, и наш советский летчик-советник были большими начальниками. В предчувствии ответственного предстоящего полета мы с Панасом только переглянулись, понимая друг друга.
Из помещения командного пункта вышли два человека. Иван Прянишников, держа в руках летный шлем и планшет, рассматривал на ходу полетную карту (штурманы всегда заняты картой). Впереди шагал человек среднего роста, в модном спортивном пиджаке, при ярком галстуке, в брюках покроя «бриджи», в гольфах. Он смахивал на жокея, не хватало только стэка. Когда расстояние между нами сократилось, я узнал его. Мне приходилось видеть его раньше, когда он занимал крупную должность в одном из наших военных округов.
Птухин представил меня и Панаса. Советник обратился к нам:
— Вы знаете меня?
Панас промолчал, а я ответил:
— Да, знаю вас, вы…
Но советник не дал договорить, предупредительно подняв руки, и опять задал вопрос, адресованный мне жестом:
— Где, в какой должности служили до Испании, сколько имеете боевых вылетов?
— Командир звена авиационной бригады. На мадридском фронте сделал примерно восемьдесят вылетов.
Советник посмотрел на Птухина, тот кивнул головой.
— Так вот. Сейчас я полечу на разведку района Аранда-де-Дуеро — Вальядолид — Сеговия, вы будете сопровождать мой самолет. Доложите, как думаете расположить ваши самолеты в полете.
Я ответил, что полечу справа немного выше, в пятидесяти метрах сзади. Мой ведомый займет место слева сзади.
Через десять минут самолет СБ, пилотируемый советником, взял курс на Аранда-де-Дуеро.
Мы с Панасом заняли свои места сопровождающих, еще на земле договорились с ним в случае появления истребителей противника не ввязываться в воздушный бой, а короткими атаками отсекать фашистских истребителей от самолета советника.
Ответственность, конечно, большая, но
Под нами гряда гор Сьерра-де-Гвадаррама. Высота две тысячи метров. Северные склоны гор — франкистская территория. Вдали показался пункт Аранда-де-Дуеро. На всякий случай я решил опробовать пулеметы и дал две короткие очереди (так мы делали всегда). Глядя на меня, Панас сделал тоже самое.
С двух сторон по курсу самолета советника блеснули трассирующие нити.
И вдруг самолет СБ, заложив глубокий крен, стал разворачиваться на сто восемьдесят градусов. «Значит, у советника какая-то неисправность», — подумал я, а через несколько минут сомнений не было в том, что мы возвращаемся на свой аэродром.
Приземлившись, мы подрулили поближе к ангарам, там нас ожидал Птухин.
— Что случилось? — спросил он, глядя на СБ, из которого не спеша выбирался советник.
— Наверное, что-то с самолетом, — предположил я, — хотя, судя по полету, все вроде нормально.
Штурман Прянишников остался у самолета, советник подошел к нам.
— Что-нибудь помешало полету? — поинтересовался Птухин. — В воздухе вы были не более двадцати минут.
Советник, как бы между прочим, будто вопрос не столь важен, спокойно ответил:
— На маршруте появились самолеты противника, не было смысла продолжать полет.
Птухин вопросительно посмотрел на меня и на Панаса, я удивленно пожал плечами. Заметив мой неопределенный жест и молчание Панаса, советник остановил на мне взгляд:
— Разве вы не видели противника?
— Нет, товарищ командующий, — назвал советника по привычке так, как к нему обращались на Родине.
— А пулеметные трассы вы тоже не видели? Они прошли перед носом моего самолета.
Теперь все стало ясно: наши пробные пулеметные очереди были приняты за огонь противника. Значит, советник пока еще не знал, что все летчики делают так в полете, держа курс на территорию, занятую франкистскими войсками.
Но как доказать? На его месте, возможно, и другой воспринял бы этот случай как атаку противника. И произошло самое неожиданное. На мои объяснения советник отреагировал просто:
— Евгений Саввич! Отправьте его обратно в Союз, пусть там поучится, — и не сказав больше ни слова, пошел в помещение штаба.
Надо было возвращаться на свой аэродром, там нас ждали, а я стоял, словно врос в землю, не мог шевельнуться, в ушах все еще звучали слова советника. «Как отнестись к этим словам?» — сверлила мысль.
Может быть, пойти попытаться убедить его в случайности происшедшего? Но он не отступит от своего решения, уж это я знаю.
Что значит вернуться в Советский Союз человеком, не сумевшим принести пользу в борьбе за республику, не оправдавшим высокого доверия, которое ему оказали на Родине? Такого случая в Испании еще не было, каждый из нас предпочел бы погибнуть в бою, нежели с позором вернуться на Родину и всю жизнь носить на душе тяжелый груз.