От мужского лица (сборник)

Соломатина Татьяна Юрьевна

Уже второй час.

Мало живого вокруг, когда её нет рядом. Это их дом. Но что дом? Не стены же. И даже не он сам среди них. Дом — это когда она. Дом — это ожидание. Дом — это их время, вытекающее из невидимых ледников прошлого и сбегающее сначала бурными, а потом — уравновешенными потоками — в тёплые уютные долины настоящего. И где-то там, дальше, впадающее в безбрежный океан будущего.

Он позвонил ей на работу.

Она опять волновалась, что он не спит так поздно. Извинялась, что не может долго говорить — неловко. Он слышал, как она улыбнулась, когда он сказал, что любит её. Положенная на рычаг трубка ещё долго приковывала к себе его взгляд. Он видел, как медленно и неохотно остывает в ней её тепло.

Утром она прибежит, как обычно, отпросившись минут на двадцать пораньше — больше неудобно. Чтобы побыть с ним немного дольше, пока он не уйдёт на работу. Но не разбудит сразу. Сварит кофе. Подогреет чего-нибудь вкусненького. У них будет час. Может, чуть больше. Потом он уйдёт. Она тоже не любит спать без него. Но не может делать это, как он. Долго. Похозяйничает. Выйдет в магазин. Приготовит что-нибудь на ужин. Ещё немного приберёт. Приляжет на постель с книгой. И вечером он застанет её, свернувшуюся клубочком, натянувшую во сне угол покрывала на ноги, и заломившую по-птичьи под себя руки. Рядом — раскрытая книга.

Она — его маленькая птичка.

«Ты не бойся! — На той неделе они сидели на кухне за столом и болтали: — Мы вдвоём — это уже навсегда мы. А когда у кого-то так, разве не хочется пригласить кого-то погостить? Чтобы кто-то ещё разделил с нами это. Не отнял, не подменил, а разделил. Кто-то родной, кому это будет близко и понятно с самого начала. Ему не придётся привыкать к нам. Это всё сразу будет его. И вовсе не значит, что этого станет меньше для нас!»

Он не боялся. И понимал. Ну, может, не совсем понимал, но точно чувствовал. Может, не как она, но близко. Наверное, иначе они бы и не были вместе. Только так ведь и может быть — близко может быть только близкое. Не похожее, и даже не подобное. Плохие слова. Не отражают. Именно близкое. Банальное слово, да. Но это с какой стороны посмотреть. «Пригласить погостить»… Надо же, как ей иногда удаётся простыми словами передать смысл! Пригласить. Не «захотеть», не «спланировать», не… «зачать». Пригласить того, кому всё будет «понятно с самого начала». В этом таилось что-то бесконечно живое и правильное.

Он сходил в душ. Потом сварил кофе и прилёг на диван в большой комнате. В спальню не хотелось. Лучше уж так. Просто поваляться. Закрыв глаза, можно некоторое время подглядывать за меняющимися на внутреннем экране век картинками. Если повезёт — это будет неизвестный доселе ландшафт. Тогда можно увлечься — и есть шанс, что тонкая грань между мыслями и бессознательным, между реальностью и сном будет пройдена.

Сегодня ему повезло. Они прилетели. Это случалось редко, но всегда завораживало. Огромные красные птицы среди тёмно-бордового, с фиолетовыми сполохами, пространства. Наблюдая за их полётом, хотел он этого или нет, но он всегда улетал с ними. Никогда не зная, куда. Никогда не видя цели этого великолепного величавого полёта. Но теперь вдруг ему показалось, что он ещё слышит голос. Как будто их крик. Посвист. «Спроси-и». «Попроси-и». «Пригласи-и». Он нащупал рукой плед, укрылся с головой и, влекомый новым чувством, устремился вслед за птицами…

Птичка отпросилась на двадцать минут пораньше и прилетела домой. Сварила кофе, подогрела остатки вчерашнего пюре, положила пару ломтиков сыра на хлеб, тихонечко поставила всё на столик у дивана и юркнула к нему под плед. «Пригласи!» — чуть слышно шепнул он сквозь сон. «Что?» «Маленькая, это ты? — он открыл глаза. — Сколько времени?» — «Всё хорошо, не волнуйся». — «Я люблю тебя». — «И я тебя. Ты что-то говорил во сне…» — «Не помню… Не важно. Иди ко мне…»

— Слушай, дед твой из колеи выбился!

— В смысле?!

— Во-первых, он умер.

— Ты псих, что ли?! Когда? И

что значит «во-первых»?!

— Утром. За час до тебя. И это было вполне ожидаемо. Потому и во-первых.

— А что не было ожидаемо?

— Не угадаешь!

— Письмо?

— Нет. Письма нет…

— Не тяни вола, Христа ради!

— Рисунок.

— Не может быть!

— Вот так вот. Полтора года письма писал, а тут бац! И жирную точку поставил. Ты знаешь, что это значит?

— Догадываюсь.

— Догадывается он! Диагноз — штука железобетонная. И полтора года ни у кого это не вызывало сомнений. Что теперь делать?

— Просто не пиши в отчёт. Всё равно всем плевать.

— Думаешь?

— Уверен.

— А ты не…

— И не подумаю. Заботиться надо о живых.

— Ладно. Коли так…

— Отдай его мне.

— Рисунок?

— Ну не деда же!

— Да на…

Он шёл по коридору в ординаторскую, ощупывая в кармане халата сложенный вчетверо листок. Он даже не развернул его, не посмотрел. Неведомым до этого момента чувством он знал, что там — под его пальцами, как на экране закрытых век, взмахами огромных крыльев в сторону фиолетовых сполохов величаво резали бордовое пространство красные птицы ночи.

Весь белый свет

Раскидали сети

Черти на рассвете

В век прогресса и утех

Плачут люди горше всех

Пролог

Первый: Хотел больше, чем мог. Зато не хотел слишком многого ввиду некоторой ограниченности.

Второй: Хотел столько, сколько мог. Но он не мог хотеть большего.

Третий: Хотел всего. Это всё, что он мог.

Четвёртый: Хотел меньше, чем мог, — и был презираем первыми тремя. Он просто не мог знать всего в точности.

Пятый: Не хотел ничего, но кое-что мог. Он дружил с четвёртым.

Шестой: Не мог ни хотеть, ни не хотеть. Кроме этого он мог многое.

Седьмой: Не хотел быть первыми шестью. Но он не мог хотеть.

Восьмой: Хотел быть со всеми. Но он не мог не хотеть.

Девятый: Не хотел совсем ничего. Он даже мог не хотеть не хотеть. Он жил особняком.

Десятый: Просто жил. Его любили все, кроме девятого. Но он не мог не бояться смерти.

…

N-й: Жил не просто и стал прозрачным. Никто из предшедствующих не может его видеть. Но его всё ещё можно потрогать.

Предпоследний: Умер.

Последний: Никто ничего не может сказать о нём. Но некоторые утверждают всякие небылицы.

Следующий: Он мог бы быть одним из предыдущих, но потерял свой номер и остался в живых.

Грядущий: Он уже не мог быть кем-то. Он был всем сразу и был во всех.

Все: Они понимали это. И радость наполняла их сердца.

Каждый: Был близок любому и далёк от любого.

Начало

Бьётся ветер за стенами

По ту сторону окна

В упоенье сатана

По стеклу скребёт когтями

И похмельными огнями

Веселятся города