От ненависти до любви путь труднее
Шрифт:
— Китнисс, я помню тот разговор. Но для меня это не мелочи, я помню вопрос, на который я…
— На который ты не смог ответить. И, Пит, разве для тебя это не мелочь, если по возвращению ничего не изменилось? Ты же не знал, зачем я тебе, но это не оправдание! Ты просто не хочешь знать, вот в чем твоя проблема. И тебе не хочется в этом разбираться, поэтому для тебя это и есть мелочь, которую можно стереть из памяти.
Далее произошло то, чего я не ожидала:
— Как ты можешь говорить за меня?! Ты не знаешь, что творится в моей голове,
«Как бы я хотела знать, о чем ты думаешь, что творится с тобой, но ты не позволяешь мне узнать. Не позволяешь и не позволишь узнать тебя. А я бы этого так хотела!» — но я никогда не произнесу эти слова вслух. Вместо этого я резко перешла к теме начала этого разговора:
— Твой вопрос, с кем я завтра увижусь. С Мэттом. И что он за парень? — я подошла вплотную к мужу, и наклонив голову так, чтобы прошептать прямо в губы:
— Я не знаю. — плавно отведя голову на безопасное расстояние, повернулась спиной к оппоненту.
Несколько секунд стояла тишина, но её прервал Мелларк:
— Я не позволю! — как бы я к нему не тянулась, я не позволю ему думать, что я все еще его собственность. Я должна показать, что сняла оковы рабыни, которые он нацепил на меня. Ко мне вернулся тот настрой, с которым я и начала эту игру:
— О, дорогой, мы живем не в то время, когда мужьям было позволительно все. Даже измены. А вот женам это было непростительно. Все поменялось, равноправие существует. Не только тебе можно гулять направо и налево. Так сколько побед на твоем счету? Пять, десять, может больше? — мне не будет больно услышать ответ, я буду готова. Уровень адреналина в крови не даст почувствовать, как кровоточит сердце.
— Прекрати. Если ты этого хочешь. Ты хочешь равноправие?
— Я хочу больше, чем равноправие, я хочу… — «Тебя». Я замерла, поняв, что чуть не проболталась. — Я хочу свободы. — Это не было ложью.
Теперь напрягся муж. Мне кажется, или он нервничает?
— Какую свободу ты хочешь получить? — хрипло спрашивает Мелларк.
«Свободу выражать чувства»
— Свободу во всем.
— Я… я не могу тебя отпустить.
Я понимающе киваю:
— Мы это уже проходили. Поэтому все это бессмысленно, пропусти меня.
Схватив свои вещи, я почти ушла, когда услышала то, что так хотела услышать давно:
— Китнисс, — голос звучал практически умоляюще, — давай завтра вечером сходим куда-нибудь поужинать? — Я вся сжалась, зажмурилась и прикусила губу, чтобы не дать слезам волю. Я так долго этого ждала, но...
— Зачем? — еле слышно парировала я.
— Начать все заново. Ты меня спрашивала вечером в день нашей Годовщины, я отвечаю сейчас. Китнисс… — Не знаю, верить ли ему.
Я уверена лишь в том, что он причинил слишком много боли, и я не могу вот так взять и все забыть. Я могу лишь отплатить ему его же словами. Распрямив плечи, и с гордо поднятой головой, пусть и спиной к нему, я объясняю:
—
Сначала я хотела признаться, что собиралась к врачу, но потом решила поиграть. И я даже не знаю, как себя чувствовать после этого. Я не спала всю ночь, не могла. Только под утро вздремнула. А когда проснулась, дома была только Кимберли.
Когда я вспомнила, что вчера произошло и что сегодня решится моя судьба, то поняла, что Мэтт был прав. Мне нужна поддержка. Но к кому я могу обратиться? Прим слишком мала, родители точно не подходят, Энни наверняка расскажет Финнику, а тот — Питу. Хейметч… Он с самого начала знает мою историю. Быстро позавтракав, набираю номер дяди.
— Эй, Солнышко! Сколько лет, сколько зим! Что произошло?
— И тебе привет. Может, я тебе звоню узнать, как у тебя дела?
— Да, ладно тебе. Я не обижаюсь.
— Нет, правда, как у вас с Эффи… Все в порядке? — Мне стыдно, что я позвонила ему только тогда, когда у меня
проблемы.
— Получше, чем у вас с Питом, — со смехом высказался Хеймитч. Наверное, только он может развеселить меня в трудную минут. Он и Прим!
— Я рада, тебе тоже пора обрести свое «солнышко», — ехидно парировала я.
— Эм, спасибо, но нет. Такое «солнышко», как ты, выдержать сложно… Как тебя твой муж терпит! — Я понимаю, что дядя иронизирует. Поэтому его слова не режут по больному.
— Спасибо тебе, дядя, за такие ласковые слова. — Я знаю, что сейчас мы оба улыбаемся. Мы с ним похожи. Может, не внешне, не характерами. Но темпераментами и душами. Это сложно объяснить.
— Так все же зачем ты, племянница, позвонила?
— Можешь сегодня мне сделать одно одолжение?
— Что же это?
— Мне нужна твоя поддержка.
— Все интереснее и интереснее…
— Хеймитч, пожалуйста, не перебивай, мне и так сложно! — Мне правда сложно просить об этом. — Сегодня вечером у меня назначен прием у Мэтта. — Эбернетти начал хохотать, а потом с сомнением спросил:
— Ты уверена, что обратилась по адресу? Может, лучше Эффи сходит с тобой? — О Господи! Я покраснела, ведь все не так преподнесла, черт!
— Ты не понял. Я… Я… Хеймитч, у меня, возможно, будет ребенок. — В телефоне раздалась лишь оглушительная тишина. — Хеймитч, скажи хоть что-нибудь.
— Ну, это может стать твоим билетом на свободу… — серьезно сказал мужчина.
— Я не смогу оставить ребенка Питу, я просто не смогу! Я не думаю, что он будет плохим отцом. Но что, если ему будет все равно? Он ведь и так водит сюда своих девиц. Он слишком молод. Как и я…
— Ты же не собираешься…
— Нет, я не собираюсь делать аборт. Но ведь пока еще ничего не известно.
— Хорошо, во сколько за тобой заехать?
Я говорю время и адрес клиники.
Мы прощаемся, и я думаю, чем заняться до пяти часов, когда приедет Хеймитч. Решаю остаться в комнате, может, придумаю что-нибудь для выступлений.