От океана до степи
Шрифт:
Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Враги бьют по уже пустому берегу, а сотня тем временем оставила реку за спиной и летит от нее прочь.
Сотник вновь положился на чутье и не повел сотню к расчищенному пути, а повел к другому тоже расчищенному, но от которого не вели их следы (место, где в ловчей яме погиб мальчишка и его конь). На этот раз орки дали волю коням и больше часа вихрем неслись вперед, пытаясь оторваться от наступавшей на пятки погони.
*
Орки не зря жертвовали будущим здоровьем своих коней — через 15 минут погоня (20 спецназовцев и 8 игроков, плюс петы) перебралась через реку. Петы мгновенно взяли след, а бандитские лошадки с большой примесью хаштра в крови не намного уступали в скорости оркским коням. Кстати, чутье не подвело старого сотника — за отринутым им проходом беглецов ждал рейд игроков (маг, убийца и два воина) и десять эльфов-стрелков, а так же мины в земле.
*
Орки дружно взвыли, как нитка в игольное ушко входя в свободный от ловушек проход, впереди была степь,
*
Игроки и спецназовцы не испугались огня, а магия помогла принудить лошадей, но именно огонь помешал заметить утыканное кольями бревно, как результат — питомец повредил лапу и полетели кубарем двое коней, подминая сидевших на них игроков. Но все это оказалось ерундой по сравнению с тем, как сыграл развеянный сотником порошок из похожего на мяч мешочка: ВСЕ кони разом взбесились и сбросили седоков, питомцы, выхаркивая кровавую пену, покатились полными боли клубками…
Игроков и спецназовцев уберегли многочисленные амулеты и не менее многочисленные бафы, уберегли от отравления, а вот последствиями жестких падений и иногда прилетавших вдогонку копыт стали переломы рук и ног. В итоге никто из спецназовцев не погиб, удалось вылечить всех питомцев и сохранить пять коней, но остальные коняшки сдохли или разбежались по степи— погоню пришлось прекратить.
*
Сотник сильно рисковал — ночная степь опасное место, но тем не менее он гнал воинов всю ночь, постоянно меняя направления и путая следы. Вскоре оркам повезло и они наткнулись на свежий след дикого табуна, несколько часов шли по нему, а затем очнулся шаман, и сотня покинула вытоптанную тысячами копыт ''тропу'',пару километров шаман затирал за ними след, затем у него пошла носом кровь, и он вновь потерял сознание.
Лишь под утро старый орк прекратил безумную скачку. Неприметная балка приняла усталый отряд и нет, орки не смогли сразу отдохнуть, тем более поспать, а долго, несколько часов прошагивали лошадей, вытирали с них пот, поили, хвалили, говорили с ними, но все равно половина коней умерла. Орки оплакали не только спасших их коней, но и еще одного из своих, последнюю жертву неудачного похода: словившая спиной две стрелы девушка все-таки умерла, пена на губах и лопнувшие сосуды в глазах не оставляли сомнений — яд.
*
Эта сотня оказалась одной из трех сумевших вырваться обратно в степь, одной из трех из двенадцати сотен и единственной потерявшей так мало бойцов. Всего три погибших воина — практически ничто по сравнению с тем, что было у остальных. От другой вырвавшейся сотни осталось всего 11 бойцов: орки этой сотни также сумели прорваться в ночную степь, но загнали ВСЕХ лошадей, а потом три месяца добирались до своих пешком (за время пути потеряли еще двоих). От третей сотни и вовсе осталось четверо, и они сумели сохранить коней, но… вновь не всегда справедливая судьба — израненным оркам на усталых лошадях встретилась''небольшая'', голов этак тысячи в три, орда степных троллей. А вообще всем трем вырвавшимся сотням сказочно повезло, ведь в отличие от тех кто не вырвался они так и не увидели в небе грифонов, а значит у них был шанс.
Глава 33
Глава 33
Город Ожившей Бабочки, Складской квартал, жилой барак-казарма третьей сотни спецназа.
Два часа до рассвета.
№ 229 — нестандартный эльф-заготовка, командир (десятник) 6-ого десятка 3-ей сотни спецназа, данное игроками имя — Ходок.
Ходок открыл слегка скрипнувшую дверь, прошел внутрь барака и ненадолго остановился на пороге, давая темноте большого, заставленного четырехъярусными нарами помещения опознать себя. Он точно знал, каждый из тех кто находился в глубине затаившей дыхание темноты уставился на проступившую на фоне открытой двери фигуру, а если не уставился, то прислушался, принюхался, стараясь понять, кто проник в служивший сотне домом барак. Друг это или враг, убить пришельца или зевнув вновь провалиться в глубокий, но в то же время чуткий сон? Не дать себя опознать было бы не вежливо с его стороны, да и просто опасно — пускай оружие, доспехи, амулеты в сундуках, а мечи в специальных стойках, но кинжалы всегда под рукой, да и достать мечи — секунда или две. А впрочем зачем в заставленном громоздкими нарами помещении неудобные мечи? В большой и полной разнообразных предметов казарме найдется чем ''угостить'' проникшего сквозь
Через несколько секунд темнота изменилась — явственно напахнувшая угроза ушла, и Ходок, закрыв за собой дверь, отправился к своему спальному месту. Двух из трех соседей не было, и только на втором ярусе уже вновь заснув, сладко сопел боец его десятка. Ходок снял доспехи, сложил их в свой сундук, поставил поверх сундука небольшой вкусно пахнувший узелок, привычно сунул меч в стойку, вскарабкался на свое место и, скользнув под одеяло, попытался заснуть, ведь до рассвета оставалось два часа и нужно было хоть немного отдохнуть.
Сон не шел. Ходок раз за разом прокручивал в голове не так давно случившийся разговор и все так же пытался понять, что ему делать и как поступить. В тот раз Лилилита была особенно нежна и ласкова, они провели несколько чудесных часов — Ходок был счастлив и как ему казалось доставил счастье ей, но затем случилось странное: Лилилита разрыдалась у него на груди, и это было даже пострашнее гнева хозяев (игроков). Он знал, плач — признак боли или обиды и прямо спросил про обиду или боль. И с тем, и другим он мог ей помочь: если причина ее слез — боль от раны или болезни, то он сумел бы исцелить ее рану или вылечить болезнь, а если не хватит сил или умения, есть зелья, есть маги и друиды в городе, он знал среди хозяев тех кто не откажет ему в просьбе; если же его женщину кто-то обидел, то этот кто-то пожалеет, что родился на свет, впрочем ему не долго придется об этом жалеть.
Но не обида или боль оказались причиной женских слез, а … он сам, точнее его часть, его дитя, что созревало в женском животе. Ходок долго прожил на этом свете (два с лишним года), но в тот момент повел себя как будто ему два-три дня — застыл безвольной куклой, без чувств, желаний и мыслей. Лилилита напугалась его состояния и начала его тормошить, потом бить по щекам, потом завыла в голос — только тогда он пришел в себя и погладил ее по волосам. Женщина радостно вскрикнула и покрыла его лицо поцелуями, потом снова была любовь, затем они лежали крепко обнявшись, и Лилилита говорила, говорила и говорила, а он слушал и пытался осознать то, о чем она ему говорит. Его ребенок? Девочка или мальчик? Ферма отца? Храм? Свадьба?! Их совместная жизнь?! Коровы?!! Кони?!! Приданое?!! Их общий дом?!! Другие дети?!!! Внуки?!!! От всего этого кружилась голова, и время от времени он отключался, как после сильного пропущенного удара, а Лилилита все говорила и говорила…. В конце концов он все-таки сумел понять, чего Лилилита хочет от него: порадоваться их общему ребенку, заверить ее в его любви и жениться на ней, можно не прямо тут же на сеновале, но в самое ближайшее время. Честно сказать Ходок не знал, рад ли он их совместному ребенку и не знал до сих пор, но его жизненного опыта хватило, чтобы сказать то, что она так хотела услышать. Ходок правильно угадал — нежный поцелуй и счастье в глазах подруги стали его наградой. Любит ли он ее? Ходок не знал — ему не с чем было сравнивать. Он желал ее как женщину, ему было с ней хорошо и легко, ему нравилось видеть восхищение в ее глазах и глазах ее сестер, когда он приносил на ферму оленя или кабана, нравилась приготовленная ее руками еда и то как она смотрит на его обнаженное тело. Возможно это и была любовь? Тогда он действительно ее любил. Ну а что касается свадьбы, то тут Ходок не принадлежал себе, его жизнь — служение клану, и он не мог помыслить для себя другой судьбы.
В бараке открылась дверь, и он как и каждый боец сотни напрягся. С его места не видно было вход, а потому десятник сосредоточился на звуках и внимательно следил за реакцией товарищей на других нарах. Несколько напряженных секунд, а затем казарма расслабилась — свои. Вернулись четверо воинов сотни, что подобно самому Ходоку навещали подруг. Скорей всего не Белок на фермах за городом — те кто крутил с фермерскими дочерьми уже вернулись, Ходок был последним из них, а подруг непосредственно в городе, может тех же Белок из работавших при кухнях, или портних из таких как они (заготовок), или эльфийек, недавно пополнивших ряды стрелков (эльфов-стрелков), или каких других женщин, бывало даже хозяек. Ходок в очередной раз задумался, каково это любиться с хозяйкой (игруньей), но быстро отбросил пустые и не нужные мысли, тем более его уже давно не интересовал этот вопрос: времена, когда он представлял себе игруний без одежды и представляя удовлетворял себя рукой, давно прошли — пусть его Лилилита и раздобрела в последнее время, он не променял бы ее на самую красивую госпожу, да и на любую другую женщину тоже. Если конечно поступит приказ, тогда другое дело, но пока он мог выбирать, именно Лилилита была для него всем, даже теперь, когда им из-за растущего у нее внутри ребенка пришлось несколько ограничить обычные любовные забавы.