От первого лица
Шрифт:
Как я жестоко ошибался. В лагере мне пришлось снова нацепить галстук на шею, но Ира мне его повязала на манер ковбойского платка, а мне с боем удалось отстоять своё право носить его так, как мне нравится. Хоть и малая, но победа над стадным инстинктом. Кроме своего права, я отстоял ещё и право Ирины, и тогда мы с ней образовали первичную ячейку общества в отдельно взятом Пионерском Заведении. С Ирой я познакомился ещё в автобусе по дороге в лагерь, именно там, где мне и пришлось отстаивать наши гражданские права, и в Лагерь мы прибыли уже с отстоянными правами и тут же ушли за клуб целоваться. У Иры был целый ряд преимуществ перед Ларисой. Во-первых, она была Ира, а не Лариса, что само по себе уже немало. Во-вторых, она была на полгода меня моложе, что позволяло мне на ней жениться, не нарушая семейной традиции. В-третьих, Ира была родом не из Детдома, а из вполне приличной семьи, что
Отношения с Ирой начались бурно, но развития совсем не получили. Как я с ней поцеловался в первый день, так же точно было и в день расставания, однако, кое-чего я всё же достиг. Виной всему приличная семья, из которой и вышла Ира. Она совсем не хотела ни показывать, ни смотреть глупости, а о том, чтобы пойти дальше поцелуев, речи даже быть не могло. Правда, целовались мы уже не совсем по-детски. Языки наши иногда соприкасались, после чего Ира отодвигала меня в сторону и краснела. Был у Иры один ужасный недостаток – она жила в Медведках. Какое счастье ради пары поцелуев тащиться в Жопу Мира. Как только я узнал про эти самые Медведки, так сразу и раздумал жениться на Ире. Когда ж первая смена пролетела как фанера над Парижем, Иру родители решили у меня забрать, чтобы, не дай Бог, я не засунул свой язык слишком далеко, а меня никто не забрал. Сцена расставания была трогательна до слёз. Я обещал Ире любить её и в Москве тоже и дал ей номер своего телефона, и Ирина поступила аналогично, вот только соплей вылитых в мои уши, было намного больше. Само собой разумеется, что до сих пор я не позвонил Ирине и до сих пор с нетерпением жду её звонка.
Кроме Иры в моей жизни образовались ещё два дружка мужского пола, и с ними я занимался сублимацией. Чтобы меня не поняли неправильно, поясню, что мы пытались создать Лагерную рок-банду, и достигли значительно более весомых результатов, нежели те, что были достигнуты мною в школе. Немалую помощь в этом благом начинании мы получили от Светы. Свету я видел каждый год, но она слегка сменила ориентацию. Первые годы моего пребывания в Лагере, она ходила в галстуке, то есть была вожатой, а в этот год она была уже без галстука. На самом деле она уже три года была без галстука, но я заметил это только тогда, когда она проявила желание помочь нам сублимировать. Оказалось, что теперь Света стала Лагерным психологом. Вот такие метаморфозы, однако. Кроме этой метаморфозы всё было, как то и положено. Четвёртый, пятый и шестой отряды жили тоскливой и целомудренной пионерской жизнью. Третий отряд развлекался вуайеризмом, а второй мерялся хуями. Наш первый отряд уже дорос до попыток совращать девок, но по большей части, это были попытки с негодными средствами, как говаривал вождь мирового пролетариата.
Рок-банда наша названия не имела, но мы задумались над этим вопросом. Дум было как-то маловато, и мы начали репетировать, отложив решение главного вопроса на неопределённое время. Света попросила, чтобы мы играли не только Гнилой Запад, но и хорошие советские песни. Так мы и поступили. Когда Света пришла, чтобы послушать хорошую песню, мы исполнили творение Дунаевского, но за автора текста я был не уверен. Мы пели примерно так:
«Мы пи…, мы пи…, мы – пионеры юга,
Насра…, насра…, нас радует весна.
Торопись пись, пись, Приободрись, дрись, дрись…»
Пели мы хорошо и громко, но Света нам не дала закончить прекрасную песню, и попросила нас отныне петь на английском. Мы с этим радостно согласились, но всё-таки пели одну песенку, которая была частично на русском языке. Это была песенка про то, что у попа была коза, Shake baby shake, да через жопу тормоза, а поп дрова на ней возил и через жопу тормозил. Её, как бы, не только мы пели. Её даже пионеры из пятого отряда пели. Очень популярная была песня. Вот такая у нас была сублимация. Однако, как ни сублимируй, но о реализации забывать не стоит. На этом фронте дела обстояли не так весело.
Когда Ира меня коварно покинула, я разуверился в чистой любви, и тут же попытался предаться грязному разврату. Особых успехов не было, но в тот момент мне казалось, что успех мой был грандиозен. Мне удалось пару раз поцеловаться с другой Ирой совсем не по-детски и даже лизнуть её сиську, точнее то, что должно было стать сиськой. Кроме того, мне удалось поцеловаться ещё с двумя девочками, но по-детски, а с Иры удалось стащить трусы, но не совсем удалось. Она их быстро натянула назад, но волосы я всё же увидел. Вторая Ира тоже
В Эстонии мне всё не понравилось. Абсолютно всё. Море было такое мелкое и грязное, что к нему подходить было противно, не говоря о том, чтобы в нём ещё и купаться. В первый день выхода на море я, преодолев отвращение, всё-таки смог пройти по колено в воде около ста метров, но оно было ещё и холодным, и у меня навсегда отпало желание, лезь в эту грязную лужу. Эстонские девочки мне совсем не понравились. Красотой они вовсе не отличались, зато отличались врождённой эмоциональной тупостью. Мне не понравилась тёткина подружка, а особенно её золотушный отпрыск. Единственное занятие, которое я сам себе смог с большим трудом придумать, было ходить в лес по грибы и по ягоды. Скука была смертная, а тоска безысходная, и так три недели с лишним. Больше я никогда в эту Эстонию не ездил, и никогда не поеду, ну её в задницу вместе со всеми эстонцами.
Однажды, где-то дня за три или четыре до отъезда в город-герой Москву, я забрёл туда, сам не знаю куда, а всё из-за того, что я спёр у тётки сигарету и в лесу её выкурил. Мозг мой малость потёк. Чтобы добраться до места дислокации моей тётки, её подружки и её отпрыска, пришлось выйти из леса и идти вдоль моря. Не стану описывать красоты местной природы, как это делают авторши книжки про Лето в Пионерском Галстуке, зато перейду прямо к сути. Надо экономить время и бумагу, ибо лес – наше богатство. Берегите лес, господа! Шёл по берегу отряд, шёл издалека. На самом деле я шёл совсем один, слева море, справа лес, зато народу не видать совсем. Подумав пару минут, я продолжил свой нелёгкий путь и случайно наткнулся на нудистку. Есть мнение, что в те времена в Стране Советов нудистов не было, но мнение это в корне ошибочно. Не было такого понятия, как нудизм, однако голые бабы валялись на берегу Балтийского моря в изобилии, от одной до четырёх штук на погонный километр унылого побережья. Несколько раз я своими глазами видел их издалека, а вот до этой было всего-то метра три. Как-то слишком уж неожиданно я выскочил из-за угла, ну и эта самая нудистка вовремя не успела развернуться ко мне задницей. Ситуация была несколько двусмысленной. С одной стороны подглядывать не хорошо, но с другой-то – нехуй тут голыми валяться.
Сказать, кто больше сконфузился, было трудно, но дама со своим конфузом справилась быстро, а я, как бы, остолбенел от увиденного. Нудистка сделала вид, будто меня просто нет в природе, и продолжила загорать, как ни в чём не бывало. Я продолжал стоять и смотреть на барышню, а на меня беззастенчиво смотрела её пизда. Такая вот мясистая и волосатая пизда лет тридцати пяти отроду. Примерно ровесница моей матери, но тогда я ещё не был знаком с Фрейдом, а то бы я сказал, что он как всегда прав. Насмотревшись вдоволь на сиськи, пипиську и все прочие части женского тела, я вышел из состояния оцепенения и неуклонно направился до дому. До дома было около часа ходу, но мне мешал идти хуй, который слишком бурно отреагировал на нудистку. Мысли в голове путались, но одно я понял точно. Конечно, я и раньше всё это понимал, но тут-то я как бы прочувствовал это всеми фибрами своей души. И понял я, куда надобно совать свой хуй, чтобы он не мешал идти домой. Вот как-то так закончилось детство. Мои же наивные мечты уступили место вполне конкретным желаниям, а мой нездоровый романтизм превратился в здоровый цинизм.
В тот год в Москве стояла жуткая жара, горели торфяники, а птицы дохли налету. До школы оставалось ещё дня три, а делать было нечего. От нечего делать я продолжил изучать труды Ги де Мопассана и разглядывать творения любимых художников. Опять же от нечего делать, я взглянул на себя в зеркало и с ужасом обнаружил, что гадость под носом основательно разрослась, и на бороде выросло пять волосков, и ещё столько же на щеках. Пришлось всё это сбрить. Да и хуй бы с ними. Не жалко. Новое вырастет. Новые усы принесут новые мысли. Как-то так и закончились мои годы в пионерском галстуке, закончилось последнее пионерское лето, которое мне совсем не принесло радостей однополой любви. Видимо, я был не избранным, а самым обычным подростком, о котором великие писательницы книг не сочиняют. Внимания достойны только небинарные инвалиды.