От первого лица

Житинский Александр Николаевич

Контакт был односторонним.

Папазян заходил в слоновник довольно часто. Мы наблюдали за его действиями на экране видеомагнитофона. Аветик Вартанович отодвигал железную дверь и входил внутрь. Он улыбался, что-то говорил (звука на пленке не было), похлопывал слонов по бокам, угощал яблоками. Присев на перевернутый бак, он доставал газету, водружал на нос очки и читал вслух, посмеиваясь. Слоны слушали. Нефертити несколько раздражали эти визиты.

«Папазян читал статью о международном положении. Комментировал довольно поверхностно и не совсем политически грамотно,— передавала

она.— Может быть, он забыл, что имеет дело с мыслящим существом?» — обижалась слониха.

Существом... Это было нечто новое.

Как-то быстро и неожиданно наступила весна. Потеплело в воздухе, просохла земля, из веток полезли листочки. Слоны стали выходить на открытую площадку и общаться с посетителями зоопарка. Хеопс, спокойный и величавый как всегда, подходил к полосе железных шипов, поднимал хобот, трубил, принимал булки и сладости. Нефертити заметно нервничала. Было видно, что общение с посетителями угнетает ее.

«Не понимаю,— раздраженно сигнализировала она,— почему я должна корчить рожи и унижаться, как в цирке, перед людьми, стоящими ниже меня по интеллекту? Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить им всего, что я о них думаю. Только чистота эксперимента заставляет меня молчать. Хеопс странный! Взрослый слон — и никакого достоинства. Неужели ему не противно это фиглярство?»

При встрече я рассказал Папазяну о возмущении слонихи.

— Не понимает, ай-ай! — сокрушенно воскликнул Папазян.— Он от доброты и мудрости так себя ведет. Чтобы детям было приятно. А вашей Нефертити этого то и не хватает. Правда, за зиму она стала лучше,— заметил Аветик Вартанович.

Но Нефертити, словно желая опровергнуть это мнение, вдруг резко стала сдавать. В сообщениях все чаще проскальзывали истерические нотки. Ее раздражало все: Хеопс, посетители, служители, наши запросы, пища. Ей хотелось читать литературные журналы и смотреть кино.

Вдобавок Хеопс тоже стал меняться. Может быть, весна подействовала на старого слона, но в Хеопсе зазвучали дремавшие лирические струны. Стоило посмотреть, как он, выбрав из подарков зрителей лучшую булку, подносил ее Нефертити. Толпа была в восторге. Однажды Хеопсу кинули букет цветов, и слон галантно протянул его слонихе. Мне показалось, что он расшаркивался при этом задней ногой. Слава богу, у Нефертити хватило ума не проглотить этот букет, а нанизать его себе на бивень.

«Он говорит о слонятах, буквально бредит слонятами...— стала все чаще докладывать Нефертити.— Я не понимаю — зачем? И все время гладит меня хоботом. Спасу нет!»

Хеопс не только гладил Нефертити, но и сплетал хоботы вместе в тугой узел и долго стоял так, будто окаменев. Терпение слонихи истощалось.

Развязка наступила внезапно.

Однажды утром на очередном сеансе связи Нефертити передала следующий текст: «Требую немедленного освобождения из зоопарка. На размышление даю полчаса. В случае отказа самовыключаюсь».

«Что стряслось?» — передали мы.

Она повторила то же самое, слово в слово.

Мы помчались к Карлу. Он тут же вызвал операторов видеозаписи. Как назло, в эту ночь съемки не велись — телекамера была на профилактике. Что там у них произошло

с Хеопсом — поди догадайся!

— Надо везти ее в КБ,— сказал Карл.— Если она дернет себя за хвост, контакт будет сорван.

Мы сообщили слонихе, что принимаем ее условия. Через два часа она снова была в КБ на первом этаже — там, где ее собирали.

Попытка поговорить с нею по душам никакого успеха не имела. Нефертити мрачно сказала: «Оставьте меня в покое»,— и выключила себя.

— Пускай отдохнет. Нагрузка на ее психику была слишком велика,— сказал Карл.

Мы закрыли помещение на ключ и удалились, чтобы обсудить положение. Обсуждение было долгим и бесплодным. В конце концов ограничились выводом: «Поживем — увидим».

Папазян тоже был на совещании. На наши вопросы — как это все можно объяснить биологически? — он лишь загадочно ухмылялся.

10. ПОБЕГ

В тот день я пришел домой раньше обычного. Покормил Пуританина и маму, принял ванну и неожиданно для себя оказался втянутым в диспут о поступке Нефертити. Диспут проходил на нашей коммунальной кухне. Иван Петрович варил кофе, Лидия в халатике что-то жарила на сковородке, а я давал показания им и маме.

Общественность уже знала о возвращении Нефертити. Слониху провезли по улицам средь бела дня. В спешке даже забыли про брезент. Естественно, что слухи распространились сразу.

Я коротко изложил факты. Интерпретация соседей была различной.

— Прекрасно ее понимаю,— сказала Лидия.— Старый слон. Грязный слоновник. Ни поговорить, ни почитать... Я удивляюсь, как она выдержала там целую зиму.

— А каково ему? — вздохнул Грач.

— Перетолчется,— заметила Лидия.

— Да, молодежь теперь ищет, что поинтересней. Чувства их не волнуют,— сказала мама.

— При чем здесь молодежь? Речь, кажется, идет о слонах,— сказала Лидия и вышла со сковородкой.

— Значит, она снова поступила к вам на баланс...— задумчиво сказал бухгалтер.

Я сказал, что плохо понимаю насчет баланса. Разве дело в балансе?

— Кормить ее надо, ухаживать. Это стоит денег.

— В общем, сын, ваша затея привалилась,— резюмировала мама.— Смотрите, чтобы так не произошло с кошечкой. Ее надо научить приносить котят.

— Легко сказать! Это сложнейшая техническая проблема,— сказал я.

— Ну уж! — засмеялась мама.

Я заснул поздно. Ночью меня разбудили звонки в дверь. Звонили два раза — значит, к нам. Я быстро оделся и вышел в прихожую обеспокоенный. Ночные звонки тревожат.

Из своей комнаты выглянула испуганная Лидия.

На всякий случай я посмотрел в дверной глазок. Там была сплошная темень. Я приоткрыл дверь и выглянул. На широкой лестничной площадке возвышалось нечто бесформенное и грандиозное — почти до потолка. Я раскрыл дверь пошире и увидел слона. Это был Хеопс.

Он угрюмо стоял перед дверью, ожидая, когда я его впущу. Пауза длилась несколько секунд. Я отсту­пил назад и сказал:

— Прошу...

Хеопс, осторожно ступая, вдвинулся в прихожую и заполнил ее всю. Лидия, продолжавшая выглядывать из двери, сделала круглые глаза.