От полюса до полюса
Шрифт:
Многочисленные островки у южного побережья Финляндии
Мужчина с Daily Mail в руках — английский подданный. Его отец, эстонец и уроженец города Тарту, оставил родину в конце войны, стремясь избежать развязанных Сталиным чисток эстонских националистов. По его словам, в одну из ночей 1944 г. неизвестно куда увезли 60 000 человек из всех Балтийских государств.
— Вполне возможно, что мой дед оказался среди них или там был кто-то из моих родственников… я не хочу ни на что рассчитывать… но мне кажется… что меня ждет приключение…
Черепичные
Он смотрит на спокойное, гладкое море, и я в известном смысле понимаю его. Три недели, проведенные в пустынной и ничем невозмутимой Арктике, никак не помогли мне, убаюканному уютным материализмом скандинавов, приготовиться к тому, что ждет меня в стране, долго являвшейся объектом такого насилия.
В отделанном блестящим хромом баре «Георга Отса» можно купить пиво, водку и кофе. Кадры сработанных в Америке видеопрограмм MTV безмятежно плывут по экрану. Все вокруг меня кажутся какими-то механическими. Молодой эстонец Петер, отслуживший по призыву два года в Советской армии, теперь занимается обменом валюты и сидит возле симпатичного чемоданчика, купленного им в Сингапуре. Он учит меня здороваться по-эстонски.
Первый взгляд на Таллин, появившийся в час дня над низким зеленым берегом по правому борту, излишне волнует меня. По сути дела, я никогда не верил в существование Эстонии. Она всегда казалась мне сказкой, эта страна, расположенная на краю полуострова, вдающегося в Балтийское море. Однако политика гласности сделала существование или несуществование Эстонии критически важным вопросом, и, приближаясь к ее берегам, я ощущаю не только предвкушение скорого удовлетворения давнего любопытства, но и сопереживание ходу истории.
Над светло-коричневыми стенами города поднимаются шпили, башни и башенки средневекового города, однако пристани создают унылое впечатление. В подчеркнутом контрасте оживленной космополитической гавани, оставленной нами три часа назад, у причалов в Таллине нас встречают только облезлые угольщики и сухогрузы, отчаянно нуждающиеся в покраске. На кормовых флагах обязательные серп и молот. Иммиграционные формуляры скопированы на слабом ксероксе, и, заняв место в долгой очереди на регистрацию, я возвращаюсь, чтобы в последний раз отснять «Георга Отса». Ко мне немедленно подъезжает машина, из которой выходит солдат, подозрительно изучающий меня взглядом.
Я уже пытался изучить начатки русского языка, однако никак не предполагал, что первая попытка диалога произойдет в подобной ситуации.
— Я из Лондона, делаю телепрограмму, — выпаливаю я.
Едва ли он понял хотя бы слово, ибо выражение его лица не меняется. Солдатик возвращается в автомобиль, который с пренебрежительным фырканьем отъезжает.
Ощущение того, что я нахожусь под наблюдением, не оставляет меня и когда я выхожу из отеля на свою первую прогулку. На улице много солдат и полицейских. Солдаты — тощие и сухощавые призывники, среди них встречаются и смуглые представители далеких азиатских республик. Они кажутся растерянными по сравнению с полицейскими, столь же тощими и сухощавыми, вполне целеустремленно патрулирующими улицы группами по пять-шесть человек с дубинками в руках. Я ощущаю себя окруженным со всех сторон. Ко мне подходят мальчишки, предлагая обменять мои доллары по необыкновенно щедрому курсу. Так происходит, потому что рубль сделался практически бесполезным. Когда я только что попытался купить некоторое количество, кассир посмотрела на меня как на сумасшедшего. Она спросила меня о том, сколько я намереваюсь пробыть в Советском Союзе.
— Около трех недель, — ответил я.
Она указала на английскую пятифунтовую банкноту:
— Этого будет довольно.
Рядом с отелем находится небольшой и уютный бар, но едва мы открываем дверь, навстречу нам поднимается пара вышибал, и уже во второй раз за день я чувствую, что должен объяснить свои намерения.
— Мы просто хотим
Головы неприветливо качаются:
— Только водка или шампанское. — Естественно, лишь за твердую валюту.
Вечером я посещаю кабаре в одном из туристических отелей. Туристы в основном из России, некоторые из них явились целыми семьями. Между тем представление включает полный фронтальный стриптиз и гибкий эротический танец, испорченный, однако, тем, что в самом конце партнер уронил танцовщицу.
День 25: Из Таллина в Ленинград
Я завтракаю, отменный свежий хлеб с медом идет под «Эту маленькую птичку» Мэриэнн Фейсфул, а потом выхожу в город. Газеты полны новостей; вчера в Москве президент Буш потребовал известной независимости для Прибалтийских государств в обмен на предоставление СССР статуса «наибольшего благоприятствования» в торговле.
Поперек улицы, ведущей вверх, к замку Тоомпеа, лежат огромные гранитные и бетонные блоки, доставленные сюда по приказу местных властей после недавних военных репрессий в Литве. Настоящее здесь напряжено, однако прошлое, нашедшее свое воплощение в большом и прекрасно сохранившемся Старом городе, кажется безмятежным и утешительным. Ни одно современное или дисгармоничное здание не нарушает общего строя выстроившихся вдоль мощенных камнем длинных улиц купеческих домов и зданий гильдий. В центре его находится площадь Раекойя, широкое и симпатичное пространство, с одной стороны ограниченное построенной в XIV в. импозантной Ратушей. Флюгер на башне носит название «Вана Тоомас» (Старый Том) и украшает ее с 1530 г.
Бесхитростная красота Старого города заставляет Колина Таброна заметить, что, пожалуй, стремление социалистического государства сохранить вытесненное им прошлое нигде не нашло более красноречивого выражения.
Покупаю экземпляр Tallinn City Paper. Газета выходит на английском языке; выглядит качественно и легко доступна. Она напирает на политику, надеясь, что переговоры с Москвой позволят сократить находящийся в стране 180-тысячный контингент советских войск; морские продукты: «В нашей приморской стране лучшая рыба уходит в Ленинград, Москву… но не в Эстонию»; и национальные различия: «Эстонцы жалуются на то, что здешние русские норовисты, необразованны и не потрудились изучить культуру страны, в которую переселились. Русские жалуются на то, что эстонцы холодны, высокомерны и скучны».
Возвращаемся на площадь Раекойя, где группа под названием «Братья Йохансон» развлекает небольшую толпу. Яков Йохансон утверждает, что «…поет для эстонцев… самый лучший способ использования родного языка… громко петь о том, что мы эстонцы». Он видит сходство ситуации с Ирландией, чьи песни они также исполняют, и проводит параллель между оккупацией Россией Эстонии и британской — Северной Ирландии.
Следуя рекомендации Tallinn City Paper, последнюю трапезу в Таллине мы совершаем в ресторане, неотразимо именуемом «…самым лучшим среди существующих на просторах Советской империи». Имя сему чуду — «Махараджа», и превосходное индийское карри в городском доме XIV в. завершает собой комплекс наших впечатлений об этом необычном городе.
Я охотно задержался бы здесь еще на день или два, однако нас ждет другой полюс, и, спустившись на юг от Полярного круга к южным берегам Финского залива, мы понимаем, что пора снова повернуть на восток, на 30-й меридиан, который приведет нас из России в Африку. С этой целью мы собираемся под барельефом Ленина, доминирующим на стене таллинского вокзала, чтобы начать путешествие к городу, которому он дал свое имя.
На каждом вагоне поезда изображена эмблема в виде венка, переплетенного со знаменами, на которых на языке одной из пятнадцати республик написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»; под венком скрещены молоток и гаечный ключ. Сама идея оставляет далеко позади British Rail с ее призрачной ласточкой. Цена выдержит любую конкуренцию. Плата за поездку, эквивалентную пути из Лондона в Ньюкасл, составляет 8 рублей 40 копеек — примерно 35 пенсов. В поезде жарко, движется он медленно. Люди услужливы и дружелюбны, в отличие от осажденного со всех сторон владельца буфета. У него две проблемы. Во-первых, ему нечем торговать, а во-вторых, надо объяснить это англичанину, пытающемуся опробовать на нем собственное сомнительное владение русской разговорной речью.