От полюса к полюсу
Шрифт:
же, окружив ее и понуро опустив головы. Не слышно веселых острых шуток, людского
гомона: каждый близко принял к сердцу этот удар. Удар пришелся в самый
чувствительный нерв нашего лагеря: мы немы, хотя и слышим весь мир.
М. М. Сомов отдал распоряжение собрать новый передатчик. К сборке передатчика
приступили К. М. Курко, В. Г. Канаки и М. С. Комаров».
Надо ли говорить, что пережил Сомов? Он работал на аэродроме, когда вдали над
льдиной взвился фонтан огня. Добежав,
выхватил из огня чемодан с материалами, — из записи в журнале это было не ясно.
Оказалось — сам Погребников, скромный человек.
Собрать новый передатчик... Но из чего? Сохранилась аварийная радиостанция,
предназначенная для подачи сигнала SOS, один радиоприемник да передатчики
радиозонда. Почти двое суток Курко, Канаки и Комаров не отходили от рабочего стола, на
котором создавался передатчик. Без подключения аэрологической техники их сигналы не
были слышны, слишком далеко от берегов находилась льдина. Сомов, осунувшийся,
молчаливый, подходил, смотрел и уходил. Без передатчика кто найдет их в ледяной
пустыне!
Связь была установлена. Смонтированную из остатков старого передатчика собственную
схему Курко назвал «головешкой» и работал на ней даже тогда, когда летчики привезли
новую радиостанцию.
О причине пожара можно было догадаться. В связи с нехваткой бутан-пропана стали
пользоваться керогазами. В керосин могла попасть капля воды, получилась вспышка.
Щетинин, выйдя из палатки, чтобы прокопать канавки и отвести воду, оставил керогаз
непогашенным.
Человек раскрывается в испытаниях. Хорошо знали Сомова полярные летчики, работа
которых давала возможность проверять друг друга отнюдь не на словах. За глаза его
называли Мих-Мих. Штурман Валентин Иванович Аккуратов в своих воспоминаниях о
Сомове рассказывает об одном драматическом эпизоде, в котором характер Михаила
Михайловича проявился очень рельефно:
«В течение почти десяти лет мы бороздили с ним небеса над морями Арктики, вместе
искали льдину под научную станцию «Северный полюс-2». Я не раз прилетал к нему в
лагерь в долгую полярную ночь, а потом .вместе эвакуировали, снимали экспедицию с
искореженной сжатиями льдины. Всегда спокойный, полный энергии, без аффектации
показного мужества, он удивлял нас, летчиков, своей смелостью, неутомимостью и
фанатичной преданностью своему нелегкому делу. Товарищи по работе любили и уважали
его. А мы, летчики, избалованные вниманием и хорошим отношением к нам полярников,
готовы были Мих-Миха за его мужество и искренность носить на руках. Каждый полет к
НЕМУ на льдину мы считали праздником. С течением времени наша вера в него не только
оправдалась,
Однажды под 7 ноября, когда полярная ночь надолго опустилась над лагерем СП-2, мы с
летчиком Орловым Г. К. на американском самолете СИ-47 выполняли свой последний
полет по снабжению станции. На борту машины в качестве инструктора в составе экипажа
был Герой Советского Союза М. В. Водопьянов. Он уже не управлял самолетом, но как
наставник с колоссальным опытом арктических полетов был крайне для нас полезен.
Во время разгрузки самолета льдину неожиданно разломало пополам. Надо было
немедленно уходить. Размеры аэродрома угрожающе, почти вдвое, уменьшились, но
задержаться — значило потерять машину. Взлет происходил поспешно, так как вода
подступала к колесам самолета и торосы дыбились уже рядом.
Комендант аэродрома полярный летчик Михаил Комаров отчаянно махал стартовым
флажком, показывая направление немедленного взлета. В черной ночи полоса взлета,
выхваченная лучами самолетных прожекторов, показалась мне крайне малой. Но машина,
взревев моторами, уже мчалась на взлет.
— Ветер, ветер в хвост! Форсаж! — закричал пилотам Водопьянов.
Прямо на нас, искрясь в свете фар изломами, бешено наползали торосы. Орлов вырвал
машину, но, не набрав еще достаточной взлетной скорости, она закачалась. Перепрыгнув
через первую гряду вздыбленного льда, самолет зацепился левым крылом за следующую и
с диким воем и грохотом упал на лед, по пути рассыпаясь на части. Через разлом в
фюзеляже меня выбросило в глубокий снег, и на какое-то мгновение я потерял сознание...
Оба пилота, Г. Орлов и Б. Осипов, залитые кровью, в бессознательном состоянии
полулежали на свих сиденьях, а между ними на полу лежал бортмеханик Н. Коровин.
Вытащив их на лед, мы с бортрадистом Наместниковым положили их на спальные
мешки, а Осипов, шатаясь, вышел сам...
В фюзеляже за ящиками я увидел Водопьянова. Голова его, от виска к виску, через весь
лоб зияла раскрытой раной. Он был без сознания, но дышал. С помощью Осипова я
вытащил его и положил рядом с Коровиным и Орловым.
Бинтами из выброшенной на лед аптечки туго перевязали Водопьянову голову, закрыли от
мороза (было 27 градусов) и, разыскав аварийную радиостанцию, попытались связаться с
лагерем, до которого было километра три. Но, увы, лагерь молчал.
Положение наше было отчаянным. Мороз крепчал, поднялся пронизывающий ветер.
Чтобы не заморозить раненых, втащили их в самолет и закрыли оленьими шкурами.
Решили подождать еще два часа. А потом одному из нас следовало отправиться искать