От рук художества своего
Шрифт:
Есть архитекторы, которые уповают на линейку и циркуль, забывая, что города рождаются, как люди, и не поддаются выравниванию и образумлению. Вон вдоль берегов Невы вытянулись парадные постройки, дворцы, напротив них — Петропавловская крепость. Хмуро поглядывают они друг на друга. Три магистрали прошили город, словно в Версале, сойдясь в одной точке, но им наперерез устремились поперечные проспекты и каналы. Это создает впечатление спокойствия и простора. А Леблон считает, что в Петербурге все идет вопреки единому продуманному общему плану.
Но оставим пока что в покое планировку города. Нас больше волнует судьба самого Леблона в России. Она вдруг пересеклась с судьбой семьи Растрелли.
Случилось так, что Леблон потребовал, чтобы все начальнейшие художники, которые работают при фортификациях, домах, садах, мануфактуре и при других художествах в городе Санкт-Питербурхе, собирались в назначенный день и час раз в неделю. Собрание
Отказ Растрелли повиноваться Леблону стал известен царю. I учи сгустились над головами графской фамилии.
Ждали гроз и молний.
Но Растрелли и не думал уступать претензиям пришельца.
И вот тайный советник и кавалер Алексей Михайлович Черкасский передал скульптору, что он отстраняется от дел и отныне будет производить работы не из жалованья, а с торгу, по договорам. Отрешение от жалованья и подрядные работы поштучно показались Растрелли немалым униженьем. И он подал челобитную, что ежели ему в службе отказывают за негодностью, то пусть Канцелярия даст ему полный расчет. Вскоре им объявили, что вновь контракта с отцом заключать не будут, а чтобы он впредь не имел причины бить челом, дать ему из Коллегии иностранных дел абшит[15].
Из правительствующего Сената к генерал-майору г. Сенявину пошло строгое указание: "Обретающиеся у графа Растрелли разные вещи работ его принять под охрану, а его, Растреллия, отпустить в Москву, дав ему пашпорт".
Сыну тогда показалось, что дела их пойдут кувырком и, возможно, им вообще следует подумать о возвращении в Европу.
Но отец воспринял события по-своему…
Ожидание
Хорошо стоять свежим и прохладным ранним утром возле московских соборов и смотреть, как на зеленых лужайках прыгают безмятежные серые воробьи. Потоки солнечного света пронизывают воздух. Франческо Растрелли — ему 29 лет — испытывает острое наслаждение: он обрел полную ясность духа. Он всем доволен, он строит вместе с отцом в Московском Кремле Зимний Анненгоф — дворец для новой императрицы Анны Иоанновны. Жизнь молодого архитектора полна радостного ожидания.
Полна ожидания, но совсем другого, и жизнь бывшего генерал-полицеймейстера графа и в прошлом блистательного губернатора Антона Девиера.
В это время — на улице уже апрель — в Санкт-Питербурхе по Неве идет лед, по улицам мчат санные кареты, а в Соловецком монастыре, куда загнали Девиера, стоит такая стужа, что перехватывает дыханье. Света белого не узришь.
Беседа с глазу на глаз с русским морозом хорошего не сулит, деревенеешь, как палка.
Антон Девиер — человек еще не старый, но крайне измученный — думает о том, как ему не повезло и какой он неудачник, вспоминает своих детей — Александра, Антона и маленького Ивана. Перед ним возникает лицо его жены — темноокой пышной красавицы Анны. На ней Де-виера женил сам государь Петр. Теперь и жена Анна Даниловна, и дети его живут в деревне — покинутые, брошенные, никому не нужные, несчастные. А он — многократно допрошенный, пытанный в Тайной канцелярии за участие в подготовке дворцового переворота, сосланный на Соловки — ждет смерти. Не велено ему по указу ни с кем говорить, писем не писать, довольствоваться скудною пищею и содержаться под крепким караулом. И какого черта полез он в это сомнительное дело? Девиер вместе с графом Петром Толстым вздумали было свалить светлейшего Меншикова. Ишь куда хватили! Не удалось.
Безмолвие в кельях-казематах. Боль и тоска. Одна отрада здесь — веселый, неунывающий начальник караула лейтенант Лука Перфильев. Он приносит Девиеру вино, и на лице его частенько заметно сострадание к опальному генералу. Вот и ждет его Девиер с горестным нетерпением…
Глава четвертая
Франческо Бартоломео. Год 1730-й
Шумела в ушах новая жизнь, казавшаяся и нелепой, и наивно прекрасной.
В рекомендательном письме, которое царь Петр дал Растрелли-отцу для Меншикова, было предписано, чтобы им исправно платили и довольствовали во всем. Для привады других. Это исполнялось неукоснительно. Поселены они были на Васильевском острову возле Меншикова. Как он сказал, — для лучшего надзирания. Их возили на обеды с сиятельствами и высочествами, с пышными трапезами, музыками и хорошенькими женщинами. Они сразу почувствовали себя здесь людьми не чужими, не случайными постояльцами. Радушию, казалось, не было границ. А потому — к новой жизни Растрелли привыкали быстро, все больше и больше окунаясь в работу, которая была для них истинным наслажденьем. Великий государь по горло загружал старшего Растрелли — модели машин для исполнения фонтанных труб, бюст самого царя, бюст Меншикова, восковая барельефа с красками, являющая Полтавскую баталию, модель фонтанного каскада для Петергофии, фронтиспис на книге морского регламента, чертеж для строения Сената, портрет Петра в дереве для военного корабля, модели для маскарадных платьев, персону майора Бухвостова. Все нужно было беспокойному государю. Способность действовать толково и энергично ценилась в России высоко — это Растрелли сразу почувствовали. Произведения их труда принимались благосклонно, с благодарностью. Тут-то сын увидел воочию высокую одаренность своего отца, его искушенность и опытность в делах самых разных. Франческо восхищался способностью отца думать быстро, решать неотложно, делать все необыкновенно убедительно. Позднее он понял, как много значило для него, что рядом есть такой надежный человек, такая светлая голова. Деловая напористость зажигала душу, расшевеливала, да так, что чесались руки. Хотелось самому работать, работать, работать.
Теперь Франческо тридцать лет, и сделать в России он уже успел много: составил подробный генеральный план расположения мызы Стрельны, а также приступил к изготовлению модели большого сада с видом на море. Руководил постройкой каменного дворца в Бенгенбауме, равно как и нижнего сада и увеселительного дома, который ранее принадлежал князю Меншикову и находится в девяти верстах от Петергофа. Построил в конце Миллионной улицы дворец государю Волосскому, князю Молдавии, сенатору и кавалеру ордена святого Андрея Дмитрию Кантемиру на набережной Невы и в течение двух лет отделывал покои дома барона Шафирова. За свое архитектурное искусство в палатах Шафирова по распоряжению императрицы Екатерины I получено им триста шестьдесят рублей. Это его первый большой заработок в России. Да, он, граф Франческо Бартоломео Растрелли, итальянской нации, но он знает — строить в Санкт-Питербурхе надобно на манер голландских особняков и парижского учителя маэстро Блонделя. Работу ищет, которая была бы ему по сердцу. Труд архитектора для Растрелли — радостная основа жизни. Более всего хочется ему строить дворцы в италианском стиле на принципах, выработанных Витрувием и Виньолой. Он любит игру света, скульптурность и живописность, великолепие и торжественную нарядность. Все должно быть в гармоничном единстве — колонны, пилястры, бесконечные фасады, богатство светотени.
Он твердо знает теперь: нужно искать свой собственный стиль — простой и сложный, свежий и утонченный. Никто не станет спорить: классицизм Трезини, Земцова, Коробова, Квасова хорош, содержателен, наполнен. Настойчивое терпенье подымает их творения до совершенства. А он, Растрелли, хочет передать в архитектуре свое живое волнение. Он поглощен идеей легкого, стройного, изящного здания. Стиль — в этом он уже убедился на опыте, когда строил деревянный Анненгоф и воздвигал громадный деревянный дворец в Лефортове, — должен оставлять впечатление массивности и силы, точного чувства пропорций и величия. От дворца Кантемира — первой самостоятельной постройки Растрелли — до дворцов Бирона в Ругентале и Митаве, Третьего зимнего дворца, особняков Кикина и Апраксина архитектор откроет систему собственных мерил. Верхним чутьем он поймет, что главное — это монументальная анфилада, развивающаяся перспектива, протяженность.
1730 годом помечены собственноручные проекты молодого зодчего. Это план бельэтажа летнего Анненгофского дворца и вариант устройства лабиринта, фасад со стороны реки Яузы и главный фасад со стороны Головинских садов, наружный фасад галерей, план части террас со рвом, расположенным перед дворцом. Тут же спланированы Головинский дом и при нем церковь, Оперный дом и прочие строения. И каждое на свой манер: Летний дворец — он летний и есть, легкий, прозрачный, открытый солнцу. А Зимний — совсем другой: добротный и прочный, он в любую метель выстоит, только заиндевеет на сильном морозе, его небесно-голубой цвет ни от холода, ни от ветра и дождя не выгорит.