От Тильзита до Эрфурта
Шрифт:
ГЛАВА 8. РАЗГОВОРЫ В С.-ПЕТЕРБУРГЕ
Hетерпение и мучительные тревоги Александра. – Несмотря на хлопоты Коленкура Россия не решается начать борьбу со Швецией. – Приводимые ею предлоги отсрочки. – О каких делах велись переговоры на балу. – Праздник Водосвятия. – Смотр войск; Александр обещает употребить их против Швеции. – Новая отсрочка. – Протесты посланника; какое средство было принято для выхода из создавшегося положения. – Барон Штединг. – Старания успокоить тревоги Швеции. – Внезапное вторжение русских в Финляндию. – Александр все настойчивее требует уступок на Востоке. – Подарки от Наполеона. – Александр надеется получить провинции, а получает только роскошное оружие и севрский фарфор. – Показное уведомление и затаенное разочарование. – Невозможность сговориться относительно Силезии. – Опасность для союза усиливается. – Прибытие письма от 2 февраля. – Нежданное эффектное событие. – Восхищение Александра. – Лица проясняются. – Размышления царя и министра снова вызывают их недоверие. – Желание Александра добиться формального отречения от Силезии и гарантии против расширения герцогства Варшавского. – Искусный оборот речи. – Александр предлагает сделать Константинополь вольным городом. – Совещания Коленкура с Румянцевым по поводу раздела: необычный характер этих переговоров. – Распределение городов,
Русский император с возрастающей тревогой ждал ответа на свои требования, переданные через Савари и позднее через Коленкура. В течение первых недель 1808 г. задача нашего посланника сделалась особенно затруднительной. В силу своих прежних инструкций он должен был просить у России новых обязательств и не давать ей ни одной из просимых ею выгод; должен был советовать ей вести активную, политику на севере, иметь терпение на юге, не позволяя ей действовать против Турции, торопить ее с принятием решительных мер против Швеции.
Оставаясь глухим к увещаниям, нечувствительным к угрозам, шведский король решительно отказался присоединиться к двум союзным империям и закрыть для Англии свои гавани. Верность к прошлому и ненависть к революционному императору сделались у этого монарха с рыцарской душой и неуравновешенным умом пунктом помешательства. Он хотел держаться независимо среди поверженной Европы и думал, что, уступая требованиям Франции или ее союзников, он поступит противно законам чести. Как только вполне выяснились его намерения, Коленкур настойчиво стал просить царя прибегнуть к обещанным мерам воздействия и напасть на Швецию. Александр не отказывался. К концу 1807 г. корпуса, назначенные для вторжения в Финляндию, окончательно сгруппировались и расположились вокруг Петербурга. В то время, когда армия была уже в полном составе и ждала только приказания выступить в поход, в правящих сферах стало заметно некоторое колебание. Последние приготовления шли вяло и часто прерывались. Нельзя было объяснить эти проволочки только медлительностью, присущей русской администрации, и Коленкур вполне справедливо приписывал их и другим причинам.
До сих пор разрыв с Великобританией существовал только на словах. Александр объявил войну нашим врагам, но в действительности не вел ее. Вторгнуться в пределы Швеции, союзницы и друга британского кабинета, значило перейти от угроз к делу и закрыть себе всякое отступление. Не будучи вполне уверен в нас, Александр колебался рискнуть на такой решительный шаг. Вместе с тем он боялся торопиться с занятием Финляндии, дабы Наполеон не указал ему на это завоевание, как на равнозначное завоевание турецких провинций, не отнес его тотчас же на актив России и не уменьшил бы соответственно ее долю на Дунае и Черном море. [344]
344
Письмо и донесение Коленкура, январь 1808 г.
Итак, Россия не торопилась действовать. Граф Румянцев, которому поручено было не поддаваться нашим настояниям, с неистощимой плодовитостью изобретал предлоги к отсрочке. Сегодня движению войск мешала оттепель; завтра – недостаток съестных припасов; на третий день генерал-аншеф Буксгевден упал с лошади, что уложило его в постель; затем приближалось Крещение. В этот день происходило освещение воды, и религиозная церемония по традиции сопровождалась большим смотром. Чтобы зрелище вышло более блестящим, надлежало, чтобы в нем приняли участие войска экспедиционного корпуса; следовательно, нужно было удержать их в Петербурге до этого торжественного дня. Единственным средством посланника против такой тактики было обращаться непосредственно к царю, который любил обсуждать дела более широко, и, действительно, редко бывало, чтобы разговор с ним не приводил к сокращению отсрочек, требуемых его министром. [345]
345
Письмо и донесение Коленкура, январь 1808 г.
К счастью, у нашего посла не было недостатка в случаях беседовать с государем. Не считая того, что Александр чаще обыкновенного приглашал его в свой интимный кружок, они почти каждый вечер встречались в свете. Зима подходила к концу; Петербург все более оживлялся; официальные и частные балы следовали без перерыва. Император бывал всюду, оставался до утра, и, отдаваясь развлечениям света с увлечением, свойственным его возрасту, отрывался от них только для того, чтобы побеседовать с посланником Франции. Тогда он подходил к Коленкуру, дружески начинал с ним беседу и увлекался долгими разговорами. Присутствующие, привлеченные любопытством, образовывали на почтительном расстоянии круг зрителей. Самым внимательным из них был шведский посланник, престарелый и умный барон Штединг, который видел, как на его глазах, но без его участия обсуждалась судьба его страны. Он старался, хотя бы по жестам и выражению лиц обоих собеседников, понять скрытое значение их слов. Он видел, как посланник о чем-то настойчиво просит, как сначала император сопротивляется, потом уступает, и по глубине поклонов, с которыми принимались последние слова императора, он догадывался, что враг Швеции получил новые обещания и что опасность приближалась. [346]
346
M'emoires de Stedingk, II, 434.
6
347
M'emoires de Stedingk, II, 430.
348
Донесение Коленкура от 21 января 1808 г.
Каково же было его разочарование, когда, явившись на другой день к министру иностранных дел за получением копии с декларации, он, узнал от него, что дело отложено на пятнадцать дней. Он выразил удивление, не удержался от сопоставления слов государя со словами Румянцева, объявил первым непреложным законом и назвал “еретиками” [349] всех тех, которые их нарушали, Александр не хотел дать повода усомниться в своей честности, и, чтобы выйти из неловкого положения, были приняты соответствующие меры. Было условлено, что декларация будет составлена тотчас же и копия передана нам; но это сообщение о выпуске декларации, которое связывало Россию по отношению к Франции, должно было содержаться в тайне до 15 февраля, число, в которое будет объявлен Стокгольмскому двору акт о разрыве, и армия вступит в Финляндию. [350] Благодаря своей умышленной медлительности, Россия и на самом деле лишила себя возможности приступить к действиям ранее установленного срока, а с другой стороны, пользуясь искусным, но не совсем добросовестным приемом, она хотела объявить войну своим соседям только в момент нападения. [351] Штединга успокаивали до самого конца, старались усыпить тревоги Швеции и в то же время готовились напасть на нее врасплох: “Я занимаюсь разговорами, пока это желательно в Петербурге, – сказал Александр, – но это не мешает действовать моим войскам”. [352] Действительно, армия незаметно приближалась и границе, 15-го она внезапно перешла ее, и тотчас же открылись военные действия. Императорский кабинет ограничился тем, что несколькими неясными фразами смягчил впечатление внезапного нападения.
349
Коленкур к Шампаньи, 29 января 1808 г.
350
Коленкур к Шампаньи, 29 января 1808 г.
351
Stedingk, II, 438, Gf. Lefebvre. III, 342–350.
352
Донесение Коленкура от 17 февраля 1808 г.
Россия еще раз исполнила свои обещания. Благодаря такой точности она приобретала новые права требовать турецкие провинции, и заявления ее сделались более резкими. К несчастью, в феврале месяце Коленкур мог говорить только на основании неопределенных приказаний, присланных ему в течение января. В это время в своих сношениях с Россией Наполеон старался заменить уступки знаками внимания; каждая посылка депеш сопровождалась подарками императору Александру, выбранными со вкусом и особым вниманием. Александр горячо благодарил за них, но охотно предпочел бы несколько строк, имеющих решающее значение в восточном вопросе. Весьма интересен контраст между официальным удовольствием, которое он считал необходимым высказывать, и разочарованием, проглядывавшим в его интимных разговорах.
6 февраля из Парижа прибыл курьер. Ему поручено было доставить депеши, написанные Шампаньи 15 и 18 января, в которых рекомендуется ничего не решать. Вместе с тем он привез для Его Императорского Величества коллекцию драгоценного оружия. На другой день Коленкур видел императора на параде. “К вам прибыл курьер”, – сказал ему император и продолжал: “Сожалею, что сегодня воскресенье. Я обедаю в семейном кругу, но приезжайте завтра ко мне обедать”. На другой день за обедом император говорил исключительно о Париже и Франции. “Он переименовал всех маршалов; – писал Коленкур Наполеону, – говорил о флигель-адъютантах Вашего Величества, об армии и о том преимуществе, благодаря которому при производстве не надо считаться с местничеством, а можно награждать единственно по заслугам. После обеда я прошел в его кабинет и поднес ему от имени Вашего Величества оружие. Он подробно осматривал его, ежеминутно восторгался тонкой работой и изяществом отделки, часто повторял мне, что Ваше Величество осыпает его любезностями и что он глубоко ценит каждый знак внимания Вашего Величества, хотя каждый курьер привозит ему новые. Затем он сказал мне, что сожалеет, что не в состоянии подарить вам ничего столь изящного, а затем прибавил: “Получили вы письмо от Императора?” – “Нет, Государь”, – должен был ответить Коленкур. Чело царя тотчас же омрачилось. В продолжение разговора несколько раз вырывались у него жалобы: “Я со своей стороны, – говорил он, – делаю все, что возможно. Я исполнил все мои обязательства; Император найдет меня всегда готовым идти навстречу тому, что он сочтет полезным и даже только приятным для себя; но, признаюсь, я ожидал ответа по поводу того, что говорил мне Император в Тильзите”. [353] Несколько дней спустя, встретив Коленкура на балу, царь добавил следующие слова: “Я хотел бы, однако, чтобы этому наступил конец”. [354]
353
Донесение Коленкура от 9 февраля 1808 г.
354
Донесение от 14 февраля 1808 г.