От войны до войны
Шрифт:
«Герцог Окделл!
Нам сообщили, что вы озабочены судьбой своей сестры и намерены испросить аудиенции, дабы ходатайствовать о приглашении юной Айрис ко двору. Мы готовы принять вас сегодня в три часа пополудни в том же месте, что и прошлой весной.
Пребывающая к вам и вашему семейству в неизменном расположении Катарина Ариго!»
Валентин Придд зря корчил тайного наперсника Ее Величества. Эр Рокэ вспомнил о просьбе оруженосца и передал ее Катари. Единственной странностью было место свидания, хотя… Катари наверняка смущена тем, что случилось
Ну и что, что дверь была открыта? Катари доверяет камеристке, она вообще слишком доверчива для этого мира и этой страны, и потом… У них с Рокэ наверняка все вышло неожиданно… Он и сам, когда шел к Марианне, не думал, что задержится до вечера. Вернее, думал, но раньше и когда уже пришел, и баронесса на него посмотрела так, как умеет только она… Но Катари – не Марианна, она думала только о братьях! Они с Рокэ говорили о заговоре, потом об Айри, а потом… Потом он обещал помочь, она была благодарна… Святой Алан, да если бы у Катари с Рокэ было любовное свидание, камеристка не пустила бы никого или подала условный знак!
Ричард подъехал к маленькому трактиру, на вывеске которого красовались качающиеся на качелях лягушки, и окликнул хозяина:
– Любезный, могу я оставить у вас лошадь?
– Разумеется, сударь… Не желаете бутылку вина?
– Позже. Когда вернусь.
– А обед? – с надеждой спросил трактирщик.
– И обед, – пообещал Ричард. Если он не захочет есть, он может и не обедать. Юноша потрепал Сону по блестящей шкуре, проследил, как кобылу завели под навес, и свернул к Данару. Калитку в боковой стене аббатства Ричард нашел легко. Его уже ждали. Мать Моника с прошлого года немного поправилась. Маленькие глазки аббатисы были печальными и напуганными. Что ее тревожит? Прошлые погромы или будущая война?
– Вы помните дорогу, герцог?
– Да, мать Моника. У вас – беда?
– У нас всех беда, – вздохнула женщина, – и нет этой беде предела, как нет его закатному морю. Вас ждут, герцог. Поспешите.
Дик кивнул и нырнул в проход меж стеной и кустарником. Неподалеку косили сено, горьковато-сладкий аромат вянущей, разогретой солнцем травы дразнил и навевал совершенно неуместные мысли. Ажурные тени акаций плясали по обложенным беленым кирпичом скромным клумбам, простым деревянным скамейкам, оставленной садовником лейке. Прошлый раз тоже было солнечно… Прошлый раз в руках Катарины Ариго была ветка акации, на этот раз тонкие пальцы мяли голубой расшитый серебром шарф. Королева улыбнулась Дику, но ее личико было бледным и осунувшимся.
– Ваше Величество хотели меня видеть? Я здесь. – Дик поклонился как мог изысканно. Ну почему он вчера не постучал? Дурак… Дурак и подлец!
– Я всегда рада Окделлам… – Голубые глаза окружали темные круги. Которую же ночь она не спит? Неужели с самих празднеств, будь они прокляты!
– Моя жизнь принадлежит Вашему Величеству.
Королева покачала головой:
– Нет, Дикон, твоя жизнь принадлежит Талигойе. Да и моя тоже.
– Ваше Величество…
– Ты не хочешь больше называть меня Катари? – Голосок женщины предательски дрогнул. – Я понимаю… После того, что ты видел…
– Я… Я ненавижу себя за то, что
– Ты ничего не сделал, – Катарина присела на краешек скамьи, все еще комкая шарф, – я… я позвала тебя, чтобы…
Она замолчала, закусив губу, перистые тени плясали по скромному голубому платью, расписывая его странными ускользающими узорами.
– Вы… Ты обещала помочь моей сестре, – почти прошептал Дик, не зная, что лучше – ждать, когда она заговорит, или попытаться продолжать разговор, – спасибо… Айри будет так рада.
– Рада? Разве можно радоваться этому городу, этим людям? Оллария проклята, Ричард! И мы вместе с ней… Здесь живет зло, неужели ты его не слышишь?
О чем она? Ричард с ужасом смотрел на хрупкую женщину с испуганными глазами. Святой Алан, в каком же кошмаре она живет!
Сам Дик столицы уже не боялся, наоборот… Именно сейчас, глядя на свою королеву, юноша понял, что любит этот суматошный и шумный город с его фонтанами, башнями, мостами, пестрой толпой, смехом, слезами, криками. Как же это вышло? Как случилось, что он стал чужим в Надоре и своим в Олларии?
– Эрнани думал, что оставил проклятье в Гальтаре, – грустно сказала Катари, – а оно ехало с ним в одном седле. Марагонец захватил Талигойю и получил вместе с короной древний ужас. Ужас и ненависть… Они уродуют все, от святых икон до человеческих лиц. Франциск перестроил дворец, но они все равно там…
– Кто? – Больше всего на свете Ричарду хотелось обнять дрожащую женщину за худенькие плечи, утешить, успокоить, увезти из ненавистного и чужого города, но дрожащая женщина была королевой Талига, а он всего лишь оруженосцем маршала. Неужели Рокэ не видит, что творится с Катари? Эр не знает ни страха, ни слабости, ему не понять, что можно бояться…
– Кто? – переспросила Катари. – Все они… Эрнани Ракан, маршал Придд, Рамиро Алва, святой Алан… Они – здесь, и они не уйдут, пока не заберут нас в Закат. Мы скованы старой бедой, как гребцы на галерах…
Сколько же здесь зла, Дикон! Во дворце, в старых аббатствах, в Багерлее… Ричард, что-то надвигается… Это не война, а нечто большее. Нам всем конец!
– Ваше Величество… Катари… В Олларии живут хорошие люди. Есть и злые, но их меньше… Даже в ночь Октавии… В Олларии больше четырехсот тысяч… Лионель, то есть генерал Савиньяк, говорит, что убийц не больше трех тысяч. Их уже поймали…
Катарина Ариго улыбнулась:
– Ты слишком честен, Ричард. Честен и смел, как и твой отец. Если бы Эгмонт… Прости, если б герцог Окделл был менее благороден, он был бы жив. Ты с ним одно лицо, я… Я не знаю, что будет со мной через десять лет.
– Через десять? – переспросил Дик. Он ничего не понимал, совсем ничего.
– Через десять лет тебе исполнится двадцать восемь, – королева попыталась засмеяться, – а мужчину в двадцать восемь не отличить от мужчины, которому тридцать два…
Я встретила герцога Эгмонта в день своей свадьбы, ему исполнилось тридцать два, мне – восемнадцать. Я первый раз была в Олларии, мне все было в диковинку… Невесту короля встречало множество дворян, – Катари помолчала, – какой же наивной и глупенькой я была! Я готовилась принести себя в жертву Талигойе, а сама надеялась полюбить своего мужа. В конце концов король был еще не стар, его никто не называл ни злым, ни уродливым. Создатель, зачем я это рассказываю, но… Но иногда устаешь молчать.