От Я до А
Шрифт:
Именно Леху Бажина, Лядыча, меня, а также Оксану, Наташу и Аню Фахрисламову в числе первых шести от нашего класса сочли достойными кандидатами на то, чтобы пополнить ряды великого пионерского братства. Собственно, на диораме нас и приняли в пионеры, повязав каждому на шею галстук – кусочек красного знамени, пропитанного народной рабоче-крестьянской кровью. Помню, как дома мучительно долго и напряженно я учился его правильно повязывать, запоминая последовательность собственных движений и загибов концов галстука.
Существовало правило, согласно которому галстук повязывался только на воротник, никакой голой шеи. Однажды в «Гудке» вожатка даже отругала нас с Кисой, напяливших эти тряпки поверх футболок. Плюсом каждому нацепили пионерский значок на замену октябрятскому.
А еще в третьем классе наши ряды пополнил третий ученик – Пашка Воробьев, который со временем, не сразу, стал еще одним моим вечным корешем. Поначалу же я его жутко недолюбливал, он попросту меня почему-то очень сильно раздражал. Казалось, что он какой-то балбес, а мне, как старожилу класса, хотелось это показать и поставить его на место. А какое именно, я понятия не имел. Однажды даже на перемене поставил ему, убегающему, подножку, и он грузно и неловко упал, по инерции закатившись под батарею. С Пашкой, или как его прозвали с легкой руки нашей математички Анфисы Афанасьевны, Паней, мы сблизились через несколько лет. Но об этом впереди.
Отшумела, отгремела и пролетела начальная школа. В конце года нам устроили мини-выпускной с обязательным чаепитием и вкусняшками, приготовленными старательными мамами. Впереди было счастливое предвкушение будущей, волнительной и почти взрослой школьной жизни, когда уже каждый предмет ведет один отдельно взятый учитель. А с другой стороны было грустно. За три года мы успели привыкнуть к своему кабинету, к Елене Ефимовне, которую покидали навсегда в стремительном водовороте жизни.
Новые учителя
В 1989 году министерство образования затеяло реформу для перехода школьной системы с десятилетней на одиннадцатилетнюю программу. Вместо трех начальных классов становилось четыре, и поэтому те, кто уже закончил начальную школу, как мы, перескакивали через один класс. Таким образом я не ходил в четвертый класс, а сразу пошел в пятый. В этом году нам начали преподавать несколько новых предметов. Вместо письма и чтения стали русский язык и литература, вместо математики – алгебра и геометрия, вместо природоведения – география и биология. Добавились также история, черчение и иностранный язык.
Именно с иностранным языком у меня связано небольшое забавное недоразумение. Обычно тех, кто учился более или менее хорошо, определяли изучать английский язык, а тех, кто учился похуже, кидали грудью на амбразуру немецкого. Подозреваю, что это была эдакая историческая ирония, дескать, учишься плохо, на вот, в наказание учи язык неудачливых завоевателей. Может, прояснится чего в пустой башке.
Так вот, по идее, меня как хорошиста должны были определить в бравые ряды джентльменов, но по странному стечению обстоятельств я угодил в толпу бюргеров. В начале учебного года честно отзанимался три урока на немецком языке, где даже успел отхватить пятерку за мастерски выученное: «Ich heisse Oleg и Ich lebe in Perm». Затем родители Вовки Ветрова, который учился весьма средне и которого определили учить английский, пришли к директору школы и попросили его перевести в группу немецкого, мотивируя тем, что ему будет сложно учить язык Шекспира и Байрона. В итоге произошел crazy change, и я попал на свое законное место в группе английского языка.
Так уж получилось, что этот предмет мне давался очень легко, и без лишней скромности могу утверждать, что по английскому я был одним из лучших в школе, а уж в параллели лучшим однозначно. Не в последнюю очередь это произошло из-за учительницы, которая нам преподавала этот предмет – Леушиной Татьяны Павловны, великолепного педагога и очень
С этого года у нас появился новый классный руководитель – Каргалина Татьяна Николаевна, учитель истории, а также новый классный кабинет на третьем этаже. По началу, по привычке начальной школы, мы собирались у этого кабинета, а уж потом ползли к кабинету, в котором начинался первый урок. Постепенно поняв бессмысленность и неэффективность планирования собственного времени, все начали являться в нужное место сразу же, с утра. Несомненно, самыми веселыми и раздолбайскими уроками того времени были уроки биологии, которые вела Котораева Нина Михайловна, больше известная в среде учеников под кличками Кнопка и Семядоля.
На ее занятиях мы вполне могли себе позволить покидаться бумажками, поплевать через трубочки шариками пластилина девочкам в волосы или соседу в ухо, громко разговаривать и гомерически ржать. Маленькая Нина Михайловна абсолютно не внушала балбесам ученикам никакого пиетета и священного почтения к старшему по возрасту, социальному статусу и месту в школьной иерархии. Когда Семядоля вызывала к доске, отвечать домашнее задание, то рассказать его не составляло особого труда, даже если ты до этого пинал половые члены и абсолютно не приготовился. Она всегда наивно открывала учебник на вопросе, который спросила, а сама неотрывно и, как ей казалось, грозно, озирала гульбище, происходящее в четырех стенах кабинета. При этом абсолютно не обращала внимания на то, что делает и где стоит отвечающий ученик. Который в это время спокойно заглядывал в страницу ей через плечо и начитывал свой ответ. Понятное дело, что некоторые читали хуже, а иные видели не очень, поэтому и ответы не всегда были отличными. Лично я не страдал ни первым, ни вторым, посему мне не составляло труда быть в авангарде тех, кто «всегда ответственно подходит к приготовлению домашнего задания».
При кабинете биологии была лаборантская, где в великом множестве хранились различные наглядные пособия – плакаты, макеты, обязательный пластиковый скелет и, самое главное, заспиртованные органы, животные и иные малоприятные хреновины в банках, пробирках и мензурках. Во многих емкостях спирта не было на половину. То ли он испарился за десятилетия, то ли какие-то старшеклассники выхлебали его в своих первых смелых алкогольных экспериментах.
Так совпало, что в один из дней урок биологии заканчивался непосредственно перед обедом, и вся живая масса нашего класса срывалась с места с первыми звуками звонка и, сломя головы и все, что есть на пути, неслась в столовую жрать. Минут за десять до конца урока начинались приготовления, потихоньку убирались в портфели и рюкзаки учебники, тетради и канцелярские принадлежности. Все это происходило под чаще всего молчаливое, но иногда и суетливое словесное несогласие Кнопки, которая намекала, что урок еще вроде как продолжается, и она еще не все нам рассказала. Но пятому «Б» уже было откровенно плевать на все ее рулады, потому что каждый стремился первым выбежать из кабинета и помчаться на кормежку с гулким грохотом шагов, поднимая в воздух тучи пыли. Особым шиком считалось впереди бегущему захлопнуть дверь в столовку пред носами преследователей таким образом, чтобы они в нее влетели на полном бегу.
Нина Михайловна долго терпела эти выходки, но однажды взбунтовалась. Зная и предвидя, что в скором времени начнет твориться, она заперла дверь на ключ и положила его на стол. Несмотря на это, мы как обычно собрали свои причиндалы и начали вставать при звуках звонка. Семядоля мужественно попыталась забаррикадировать дверь своим маленьким тельцем и уперлась руками в косяк, перекрывая и без того запертый проход.
– Не пущу! – в ужасе от происходящего вскричала она.
Ушлый Мишка Кулаков прокрался к учительскому столу и, выкрав заветный ключ, вскрыл дверь также, как матерый медвежатник вскрывает сейф. Ученическая толпа волной хлынула в образовавшуюся брешь в обороне Семядоли, увлекая ее за собой, роняя на пол и слегка изменяя ее физическое и душевное здоровье своими ногами. Нелепый в своей беспомощности бунт окончился полным фиаско.