Отблеск безумной звезды

Тронина Татьяна Михайловна

— Не совсем так… Да, я как-то провел у него целое лето, сразу после смерти мамы. Но если честно… Я хотел ему отомстить. Копался у него тайком в архиве, собирался ославить его на весь белый свет — глядите, люди, вот он какой, наш лауреат Ленинской и Государственной премии!.. Но одна особа, жившая по соседству, мне помешала.

— Стефания?

— Она самая! — холодно произнес Павел. — Замуж ей, видите ли, приспичило… Пришлось идти в армию. А после, как отслужил, все то, что накопал в архиве, отнес одному журналисту.

Оле

хотелось спросить и про Фаню, но она решила, что это можно будет сделать и потом.

— Говорят, у твоего отца после тех статей был сердечный приступ, — осторожно напомнила Оля. Этот разговор все более и более увлекал ее, и она прониклась невольным сочувствием к Павлу. Мальчику, который не мог простить отцу, что тот сделал его мать несчастной.

— Был! — закричал Павел. — И это теперь уже моя вина! Я знаю, что поступил ужасно, чудовищно, безобразно… Но я иначе не мог, понимаешь?!

Где-то неподалеку закуковала кукушка. Оля сорвала травинку, закусила ее зубами.

— Ольга… Ну скажи, что мне делать? — нетерпеливо тронул ее за локоть Павел. — Что ты обо всем этом думаешь?..

— Я не знаю! — с отчаянием произнесла она. — Действительно, все так запутанно, запущенно…

— Нет, но, главное, я обещал покойной матери…

— Ну и что? Я не уверена, что она там, на небе, счастлива от того, что ты здесь так мучаешься… Возьми и помирись со Степаном Андреевичем. Вот и все. Кстати, насчет Стефании, это правда, что она…

— Вот так взять и простить? — с раздражением перебил ее Павел.

— Вот так! — с азартом произнесла Оля. — Ну, ей-богу, всем же лучше будет… какая разница, что там было сто лет назад! Тем более отец твой выздоровел, жив-здоров…

— Даже больше того, мои разоблачения пошли ему на пользу, — неожиданно признался Павел. — Нет, конечно, сначала его ругали, а теперь он вроде героя… Знаешь, теперь ведь многие считают, что это диссиденты во всем виноваты — боролись против советской власти, а на самом деле получилось, что против Родины. И мой отец вроде как правильно поступил, когда призывал их всех поганой метлой…

— Тем более!

Они замолчали, глядя друг на друга.

— Кукушка… — пробормотала Оля. — Интересно, кому она такую долгую жизнь обещает?

— Не иначе как моему папаше… — усмехнулся Павел. — Нет, ты уверена, что мы раньше не встречались?

— Абсолютно! — засмеялась Оля.

«Нет, он не такой уж и плохой… Наломал, конечно, дров, но теперь искренне во всем раскаивается!»

— Ты помиришься с отцом, да?

— Не знаю… — пожал плечами Павел. — Я подумаю.

— Конечно, подумай! Вот представь себе, ты проводишь остаток жизни в ненависти. Ненавидишь себя, отца, всех на свете… То себя обвиняешь, то его. В общем, не особенно веселая жизнь. А так простил — и все легче стало… Проживаешь те же самые годы в радости и спокойствии, поскольку больше никого ненавидеть не надо. Скажешь, банально? Ну и нечего тогда было совета спрашивать! —

неожиданно рассердилась Ольга.

Павел засмеялся. Странно звучал его смех, как будто Павел не умел это делать или разучился… Черты его лица стали еще резче, прядь темных с проседью волос упала на высокий лоб, словно перечеркнув его, ямочка на подбородке стала еще глубже.

— Ты ведь раньше стригся наголо, да? — спросила Оля.

— Было дело… — он провел ладонью по волосам. — А что?

— Нет, я так, просто… Видела как-то твою давнюю фотографию.

— Понятно… Вообще фотогеничным меня назвать трудно! Оля… — он снова стал серьезным.

— Да?

— Знаешь, ты совсем на них не похожа… Ну, на мою родню. Невероятно, что невеста Викентия дала мне такой совет — помириться с отцом.

— А что такого? Я теперь всем даю позитивные советы. Нет, правда… Тяжело, когда все время обвиняешь кого-то и одновременно казнишь себя за прошлые ошибки. Это все равно что… все равно что присутствовать на бесконечном судебном процессе — череда обвинителей, свидетелей, прокуроров, адвокатов проходят перед твоими глазами, ты готовишь наказание себе и другим, ты выносишь оправдательный приговор, потом снова обвинительный, потом подаешь апелляцию… Во что превратится душа, в которой годами и десятилетиями идет такая борьба?..

Павел внимательно слушал ее. Этот новый аргумент, судя по всему, поразил его: ему и в голову не приходило, что он превратил свою жизнь в бесконечное судебное слушание…

— …да плюнь ты на все и помирись с отцом, тем более что он сам тебе это предлагает! — с жаром продолжила Оля. — Закончи эту вечную тяжбу… стань свободным! Представь себе, ты просыпаешься, а тебе больше не надо идти в суд. Ты свободен, — торжественно повторила она. — Ты никому ничего не должен, ну и тебе соответственно тоже… Ты просто живешь!

— Интересная мысль…

— Мне ее один человек подсказал, и я теперь всем подряд твержу, что надо выпустить себя из клетки, на свободу. И сама стараюсь стать свободной…

— Что за человек? — с любопытством спросил Павел.

— Твой тезка, кстати… Пал Палыч Веретенников, мой непосредственный начальник в санатории, где я сейчас работаю.

— Выходит, и начальство иногда бывает хорошим… — задумчиво пробормотал Павел. — А я ведь как чувствовал, что мне надо поговорить с тобой. Именно с тобой и ни с кем больше!

— Почему? Ты же меня совсем не знаешь…

— А как будто знаю. Давно знаю, — тихо произнес он. — Родство душ, может быть… Я потому тебя и спрашивал, не встречались ли мы раньше.

И далее произошло нечто такое, к чему Оля была совсем не готова, — Павел вдруг обнял ее и прижал ее голову к своей груди. Она даже услышала, как быстро стучит его сердце… В этом жесте было столько нежной признательности, что она даже рассердиться не смогла, только спросила шепотом:

— Ты что?

— Ничего… — он отпустил ее.