Отблеск безумной звезды
Шрифт:
Римма широко размахнулась, швырнула телефон в кусты. Она не чувствовала укоров совести, потому что любила свою подругу и желала Оле только добра.
…Павел приоткрыл глаз и не сразу понял, где находится — просторная, с крашенными в унылый серый цвет стенами комната, в изголовье пикало что-то. Он скосил глаза, увидел какие-то приборы.
«А, ну да, это послеоперационная…» — с отвращением сообразил он. Вот уже несколько дней, как он находился здесь, и его сегодня вроде бы собирались перевести
Боли он не чувствовал, лишь какую-то давящую тяжесть в груди. «Еще чуть-чуть, на сантиметр, в сторону, батенька, и пели бы по вам отходную! — весело сказал хирург, знакомый Пал Палыча, после операции. — Считайте, что вам крупно повезло!»
Тогда Павел не осознал, что ему повезло, в тот момент он находился в каком-то густом, жарком тумане, словно за гранью реального мира. Он почему-то воображал, что находится в своей кузнице, перед наковальней, и бьет тяжелым молотом по раскаленному металлу, веселыми брызгами разлетаются искры во все стороны, ровно гудит огонь в горне.
И только потом временами он возвращался в этот мир и до его сознания доходило, что он был ранен, а теперь в больнице.
…Тусклый, унылый серый свет, льющийся из окон, — по стеклу медленно текли капли дождя, сливаясь в ручейки, а потом снова расходились в разные стороны, — унылей картины не придумаешь.
О Викентии он даже не вспоминал, меньше всего этот человек волновал его. Скучный человек, скучный, как этот осенний дождь за окном… И вообще все скучно. Кроме одного.
Он думал об Оле.
Почему она всегда терялась?
Ускользала от него. Утекала, как песок сквозь пальцы. Растворялась в воздухе.
В первый раз она исчезла тогда, весной, а теперь опять куда-то пропала. Злой рок — говорилось в детских сказках, почти забытых.
— Злой рок, — внятно прошептал Павел, глядя в окно.
Потом закрыл глаз и стал вспоминать ее.
Какие у нее волосы, глаза… Узкие запястья, узкие щиколотки, Викентий правильно заметил, что у нее узкие щиколотки. Когда смотришь на нее со стороны, кажется, что она не идет, а словно немножечко летит, отрицая законы земного притяжения. И вообще ни на одну другую женщину она не была похожа!
Дезире. Она называла себя так когда-то.
Дезире — это желание. Желание чего?.. Нет, не грубая жажда обладания, а вечное стремление к чему-то. К чему? Может быть, желание найти радость жизни? Смысл ее?.. Поиск того, что не позволяет человеку сойти с ума от скуки?.. Желание жить?..
Ее волосы, глаза, руки. Ее смех! Господи, он всю весну мечтал услышать ее смех…
Он мечтал о том, чтобы она, Дезире, вернулась в этот реальный мир, чтобы она осмысленно посмотрела на него, заговорила о чем-нибудь таком обычно-обычном, простом, о чем все люди говорят.
Его мечта сбылась, но прошло совсем немного времени, и он снова потерял ее. Ну да, вот он — злой рок, который царствует везде, без исключения, в этой и в любой другой
— Если она желание, то, возможно, она — мое желание! — неожиданно озарило Павла. — И, соответственно, если я ее потеряю, то потеряю смысл… смысл чего?..
В палату быстрыми шагами вошла медсестра, взглянула на Павла, который продолжал бормотать, пристально глядя в окно.
— Вот, пожалуйста, он опять бредит! — с неудовольствием констатировала она. — Ну что ты будешь делать… Нет, переводить в общую палату его еще рано.
Римма была в ударе, только что позвонила ее знакомая, работавшая в турагентстве и сообщила, что вылетать можно уже завтра.
— Какое счастье, какое счастье… — лепетала Римма, бегая по комнате. — Журавлева, ты можешь себе представить, завтра нас уже здесь не будет! Море, солнце, все удовольствия…
Оля, стоявшая у окна, повернулась к подруге.
— Дождь… — невнятно произнесла она.
— Да, здесь дождь! — с ликованием подхватила Римма. — Здесь дождь, а там море, солнце, все удовольствия! Здесь осень, а там лето!
Оля попыталась улыбнуться:
— Ты такая смешная… Глупая — через две недели вернемся. И снова попадем в ту же осень! От нее все равно никуда не деться…
— Ты пессимистка! Что тебя беспокоит? А, понимаю… Ничего, вернешься, найдешь своего Павла… Он же не иголка в стоге сена! Или он сам тебя найдет, — убежденно произнесла Римма.
— Дело не в нем…
— Все переживаешь из-за Агнии Васильевны? — горячо откликнулась Римма. Она обняла подругу за плечи, тихонечко встряхнула. — Ты не думай, это предательством не считается — то, что ты решилась ехать сейчас со мной на море. Тетя Агния, если бы была жива, сама бы тебя в отпуск отправила бы. Даже больше, она сейчас смотрит на тебя с неба и радуется, что ее любимая Оленька получила возможность немного развеяться…
— Прошу тебя, пожалуйста, замолчи!.. — сказала Оля, зажимая себе уши. — Ты иногда говоришь такие ужасные вещи… Нет, лучше ничего не говори!
— Ты передумала? — растерянно пролепетала Римма.
— Ничего я не передумала, я просто прошу тебя немного помолчать!
— Я и молчу… — обиженно буркнула Римма.
Оля подошла к шифоньеру, принялась выкладывать из него одежду, которую собиралась взять с собой. Вот в этом она была, когда Павел назначил ей свидание и они сидели в летнем кафе у реки. А потом…
Оля села на диван, держа блузку в руках.
Потом бросила блузку на пол и схватилась за подарок Павла — выкованную им кувшинку, стоявшую теперь на самом видном месте.
— Оригинальная пепельница, — робко заметила Римма. — Только зачем она тебе, ты же все равно не куришь?
— Какая же это пепельница! — рассердилась Оля. — Видишь, сюда даже пепел бросать неудобно…
— А зачем она тогда? — спросила Римма, держа в руках железный лист с кувшинкой. — Тяжелая…
— Просто так. Сувенир.