Отчаяние и… надежда

Грэхем Линн

— Рауль, я хочу остаться в Англии со своим ребенком. Я не хочу жить в Венесуэле, где ты будешь контролировать каждый мой шаг. — Несмотря на негодование, в которое повергли Рауля ее слова, Полли мужественно продолжила: — Ты, безусловно, имеешь право участвовать в воспитании ребенка, определении его будущего… Но ты, естественно, не подумал, что это и моя жизнь, мое будущее тоже! Кроме того, когда-нибудь ты все-таки женишься, у тебя появятся другие дети…

— Я скорее умру, чем женюсь! — процедил Рауль.

— Видишь ли… — Полли решила

идти до конца. — Я надеюсь, несмотря на то, что буду матерью-одиночкой, встретить когда-нибудь достойного мужчину, полюбить его и выйти замуж.

— Полли, это шантаж, — осуждающе произнес Рауль. Девушка увидела, как побледнело от злости его лицо, золотистые глаза яростно полыхали. — Я не хочу, чтобы другой мужчина растил моего ребенка!

Волна гнева поднялась в груди Полли. Это бессовестное в своей прямолинейности и эгоистичности заявление потрясло ее. Неужели Рауль действительно считает, что может требовать от нее провести следующие двадцать лет жизни монахиней — одинокой, нелюбимой, никому не нужной?

Поднявшись с кресла, Полли расправила худые плечики и вздернула подбородок.

— Какой же ты эгоист! — в негодовании воскликнула она.

Удивленный этой внезапной вспышкой, Рауль пересек комнату и приблизился к ней.

— Не могу поверить, что ты осмеливаешься говорить мне подобные вещи…

— Конечно… Ты ведь сам рассказал, что окружил себя удобными людьми, которые говорят тебе только то, что ты хочешь слышать! — Полли отпрянула от него с презрительным выражением лица. — Я не принадлежу к их числу, Рауль! Ты требуешь жертв от меня, а сам? На какие жертвы и неудобства готов пойти ты ради ребенка? Молчишь? — Полли трясло от ярости. — Конечно же, известный плейбой превыше всего ценит свою драгоценную свободу, не так ли?

— А почему бы и нет? — Рауль оставался неподвижен и холоден. — Я никогда не лгал женщинам, не обещал неземной любви и постоянства…

— Знаешь, Рауль, слушая тебя, я начинаю презирать свой пол. Но больше всего я презираю тебя! — Полли почти кричала. — Значит, для тебя одни законы, а для меня — другие? Ты — лицемер с двойной моралью! Такому неандертальцу следовало бы жить в доисторическую эпоху! Ты говоришь, тебе нужен этот ребенок, но даже ради него не хочешь связывать себя никакими обязательствами, как сделало бы большинство мужчин на твоем месте. При этом ты мне предлагаешь…

— Из этой невыносимой ситуации, в которой мы оказались, есть только два выхода, и я их тебе перечислил. Я не собираюсь извиняться за то, что тебе не нравится это слышать. Такова реальность! — Каждое слово Рауля жалило, как укус змеи.

— Реальность? Ты называешь «реальностью» предоставленный мне выбор — отдать своего ребенка или жить в твоей Венесуэле монахиней на задворках твоей жизни?

Рауль бросил на девушку мрачный, негодующий взгляд.

— А ты хочешь получить лицензию на право спать когда и с кем тебе заблагорассудится?

— Не надо иронизировать. Ты прекрасно понимаешь,

что я говорю не об этом.

— А я — об этом! Мне, конечно же, будет отказано в счастье разделить с тобой постель без всякой идеалистической чепухи типа заверений в вечной любви, предложения руки и сердца… Я прав? — В тигриных глазах горела ярость и, как ни странно, удовольствие. Рауль явно забавлялся шоком, в который поверг Полли разговор на столь интимную тему. — Как видишь, ни ты, ни я не можем иметь то, что хотим, поскольку мы хотим абсолютно разного!

— Я не хочу тебя… в этом смысле, — отрывисто пробормотала Полли. Ее лицо горело словно огнем.

Рауль окинул ее пристальным взглядом, раздражающе мужским и всепонимающим.

— Хочешь, еще как хочешь… Сексуальный голод существует между нами с самой первой встречи.

Полли попятилась. Она не ожидала, что Рауль знал о ее глупой влюбленности, о том, как сильно он ее привлекает.

— Нет… — выдохнула она сквозь стиснутые зубы.

— Я не хочу пользоваться своим преимуществом. Давай закончим разговор, иначе ты расплачешься.

— Не обольщайся… Я первая бросила тебя! — выкрикнула Полли. Она испытывала отвращение к Раулю, к себе, ее раненая гордость истекала кровью. — Позволь мне сказать тебе еще кое-что. Я ценю себя намного выше, чем твои белокурые Барби.

— Ты знаешь, я восхищаюсь тобой. Действительно восхищаюсь. — Голос Рауля звучал спокойно и невозмутимо. Видимо, ему удалось взять себя в руки и подавить свой гнев. — Но твои моральные принципы столь высоки, что еще в Вермонте я решил держаться от тебя на расстоянии.

— Тогда ты, наверное, уже понял, что я поеду в Венесуэлу, а ты получишь законное право заниматься воспитанием своего ребенка, только если женишься на мне, Рауль! — Полли выкрикнула эти слова с выражением отчаяния и отвращения на лице.

Рауль был напряжен как струна, топазовые глаза смотрели недоверчиво.

— Это не смешно, Полли. Сейчас же забери свои слова обратно.

— Почему? Ты хочешь, чтобы я солгала тебе? Сказала, что имею в виду что-то другое? — требовательно, почти грубо допытывалась Полли. Ее лицо пылало, она нетерпеливым жестом отбросила волосы со лба. — Я честна с тобой, Рауль. Если я останусь в Англии, то буду распоряжаться своей жизнью, и ты не будешь иметь право вмешиваться в нее. В Венесуэлу же я поеду только в качестве твоей жены!

— Ты не можешь говорить это всерьез, — убежденно сказал Рауль.

Полли пристально посмотрела на него. Клокотавшие в ней гнев, обида, горечь готовы были взорваться.

— Я говорю абсолютно серьезно. Хочу посмотреть, чем готов пожертвовать ты, требуя от меня пожертвовать всем! В чем разница между нами? Я не так богата и могущественна, как ты? Или в том, что я хочу стать настоящей матерью нашему ребенку и жить полноценной жизнью, а ты убежден, что я — всего лишь досадное приложение к твоему ребенку, не имеющее никаких прав?