Отчаяние
Шрифт:
– В точности. Это мое призвание: опытный гид-переводчик по всем земным субкультурам. Бремя социолога. А кто еще примет его на себя? – Она печально улыбнулась, – В конце концов, я – единственный объективный человек на планете.
Мы вышли в теплые сумерки, веселящаяся толпа осталась позади. Минуты через две я оглянулся. Издалека это выглядело дико: пестрая интермедия в кольце домов, посреди города, живущего будничными заботами, – города, который молекула за молекулой выстроил себя из океана и знает об этом. Соседние улицы
Я вдруг вспомнил разговор в ночь перед отлетом из Сиднея. Анжело сказал тогда: «Мы обожествляем то, во что влипли». Может быть, это и есть суть «Мистического возрождения». На протяжении почти всей человеческой истории Вселенная оставалась необъяснимой. МВ – наследники той ветви культуры, которая упорно возводит неизбежность в ранг добродетели. Они выбросили – или растеряли в «плюралистском» вареве культурного смешения – исторический багаж большинства конкретных религий и других верований, утверждавших то же самое, а затем провозгласили оставшееся сутью Большого Ч. Обожествлять загадку – значит быть «полностью человечным». Отказаться от нее – сделаться «бездушным», «левополушарным», «упрощенцем»… и нуждаться влечении.
Джеймса Рурка бы сюда. Битва за Ч-слова в самом разгаре.
Когда мы повернули к гостинице, я вспомнил, что чуть не забыл спросить у Ли одну вещь.
– Кто такие антропокосмологи?
В начале разговора она произнесла это слово так, будто я должен его знать, у меня же оно не вызвало ничего, кроме смутных этимологических ассоциаций.
Ли замялась.
– Вряд ли вам интересно. Если вас злит «Мистическое возрождение»…
– Это из Культов невежества? Никогда о таком не слыхал.
– Это не из Культов невежества. А само слово «культ» слишком оценочное, уничижительное; я, как и все, использую этот ярлык, а зря.
– Может, вы расскажете, во что эти люди верят, а я сам решу, насколько быть к ним нетерпимым или снисходительным?
Она улыбнулась, но с неудовольствием, словно я попросил ее рассказать чужой секрет.
– АК очень чутки к тому, как их представляют. Их на разговор-то было трудно вызвать, и они по-прежнему не разрешают ничего о себе публиковать.
АК! Чтобы скрыть ликование, я притворился возмущенным.
– Что значит «не разрешают»?
Ли сказала:
– Я согласилась на некоторые предварительные условия и должна сдержать слово, если хочу сохранить контакт. Они обещали, что со временем я смогу пустить все в сеть, но пока у меня испытательный срок, и сколько он продлится – неизвестно. Проболтаться журналисту – значит все себе испортить.
– Я не собираюсь ничего публиковать. Клянусь. Мне просто любопытно.
– Тогда вы спокойно
Пару годков? Я признался:
– Ладно, дело не в простом любопытстве.
– А в чем?
Я задумался. Можно рассказать ей о Кувале – под честное слово, что она будет молчать, чтобы не множить слухи вокруг Вайолет Мосалы. Только как я попрошу ее хранить один секрет и выболтать другой? И потом, если она согласится открыть тайну мне, то чего стоят ее обещания?
Я сказал:
– Чем им не нравятся журналисты? Большинство течений из кожи вон лезут, чтобы завербовать новых членов. Что за странная мораль…
Ли взглянула на меня подозрительно.
– Я больше ни слова не скажу и на такие хитрости не поддамся. Я сама виновата, что название сорвалось у меня с языка, но теперь эта тема закрыта. Антропокосмологи не подлежат обсуждению.
Я рассмеялся.
– Ладно вам! Чепуха! Вы ведь из них, правда? Никаких секретных рукопожатий; ваш ноутпад посылает зашифрованный инфракрасный сигнал: «Я – Индрани Ли, верховная жрица священного ордена…»
Она размахнулась, чтобы залепить мне пощечину, я вовремя увернулся.
– У них нет жриц.
– Так они сексисты? Все мужчины?
Она оскалилась.
– И жрецов тоже. Все, молчу.
Мы пошли молча. Я вынул ноутпад и выразительно взглянул на Сизифа. Впрочем, полное слово не открыло мне Аладдиновой сокровищницы данных; все поиски на «антропокосмологов» закончились ничем.
Я попробовал еще раз:
– Прошу прощения. Никаких вопросов, никаких провокаций. А что, если мне действительно надо с ними связаться, но я не могу объяснить вам причину?
Ли осталась непреклонной.
– Верится с трудом.
Я помялся.
– Некто по имени Кувале несколько дней кряду оставляет мне загадочные сообщения, а затем не приходит на условленное место встречи, и я просто хочу разобраться.
Почти все это было вранье, но не признаваться же, что я упустил прекрасную возможность сам разузнать про антропокосмологов. В любом случае, Ли это не тронуло; если она прежде и слышала про Кувале, то не подала виду.
Я попросил:
– Не могли бы вы передать, что я хочу с ними поговорить? Пусть сами решают, отшивать меня или нет.
Она остановилась. Клоунесса на ходулях сунула ей в лицо пачку съедобных памфлетов, неэлектронную газетку МВ, посвященную эйнштейновской конференции. Ли раздраженно отмахнулась.
– Вы слишком многого просите. Если они рассердятся, я потеряю плоды пятилетней работы.
Я подумал: «Ничего ты не потеряешь. А наконец-то получишь возможность публиковаться», – но говорить этого не стал.
– Я впервые услышал сочетание «антропокосмологи» от Кувале, не от вас. Вы можете не говорить им, что проболтались. Скажите, что я вышел на вас более-менее случайно, что я спрашивал всех направо и налево…