«Отчаянный», отчаливай!
Шрифт:
Почти все орудия уже бездействуют. Огрызается только пушка Гарибяна… Не стало больше обоих Километров. Виктору Куманину осколок снаряда попал в живот. Командир, держась руками за изуродованные остатки палубной. надстройки, морщась от боли, подошел ко мне и очень тихо сказал:
— Возвращайся на пост, постарайся передать командованию только два слова: «Погибаем, но не сдаемся…»
— Погибаем? — спросил я.
А обратившись к команде, Федор Сергеевич сказал так:
— Не сдаемся, братцы! Все по своим местам.
Я спустился в рубку.
Андрейка, удобно устроившись за моим столиком, что-то рисовал. Я увидел, что из моей тетради вырвано на этот предмет несколько чистых листов.
Иосиф Малкин проносит мимо рубки ленты брезентового пожарного шланга. Что стало с нашим всегда стерильно опрятным судовым врачом! Он весь обгорел. Лицо в саже, ссадина на лбу. Рукава робы висят лохмотьями. Возле рубки сбросил с плеча шланг. Я успеваю шепотом спросить:
— Что там, наверху?
— Амба, — отвечает Малкин, вытирая ладонью потное лицо. — В живых осталось столько, что на руках хватит пальцев, чтобы пересчитать… Эсминец предложил нам капитуляцию с сохранением жизни.
По транспорту передан приказ: командир вызывает всех в кают-компанию.
Снова я повторяю Андрейке, что он «отвечает за все головой», а сам спешу к командиру.
Здесь уже собрались почти все оставшиеся в живых.
Устраиваюсь в самом углу на диване, положив на колени свой уже изрядно потрепанный дневник.
Я уверен, что этот репортаж никогда и никто не прочтет. Ничья рука не коснется этих листов. Записываю я все только для того, чтобы удовлетворить свою «писательскую» страсть…
Когда-то я мечтал написать книгу… Постепенно готовил для нее материал. Я знаю теперь: книга написана не будет. Я это понял, когда передавал в эфир те слова, которые сказал Федор Сергеевич.
— Все собрались? — спросил командир.
— Все.
— Товарищи, прежде всего нам надо решить один вопрос. Сложившаяся ситуация ясна. Время на месте не стоит. Грядет срок ультиматума. Как быть с парнишкой?
Разрешения высказаться по этому поводу попросил у командира мичман Гульковский.
— У нас уцелела одна шлюпка. Следует сообщить на эсминец, что на транспорте ребенок. И что ему надо сохранить жизнь. Берег в этих местах безлюден. Но где-то здесь, высоко под облаками, есть горские селения. Снабдим мальчика пайком, дадим провожатого, и… надо надеяться, что они сумеют добраться до своих.
— Не будем терять драгоценного времени, — сказал Федор Сергеевич. — Предложение вполне реальное. Полагаю, сопровождать Андрюшу на берег будет… — Он взглянул на старшего механика Амбросимова. — Будете вы, Александр Алексеевич.
Амбросимов встал, покашливая, сказал:
— Я… гм… понял вас так, товарищ капитан второго ранга, что вы хотите сплавить меня… гм… на берег… гм… Собственно, хотите…
— Александр Алексеевич, это приказ, — сухо произнес Гульковский. — Собирайтесь в путь!
— Что же тут собираться?.. Я… гм… уже собран… Только знайте, что я доставлю мальчика на берег, а сам вернусь.
…Александр Алексеевич спустился в радиорубку и привел Андрейку.
— Прощайся, сынок, со всеми.
— А зачем?
— Списываем тебя на берег…
Андрей бросился к командиру.
— Я не хочу на берег… Я хочу с вами. Я буду все-все делать, что только скажете. Я буду слушаться… Я не хочу на берег. Я ничего не боюсь, честное пионерское! Я вот даже, — он залез в карман и вынул оттуда сложенный листок бумаги и развернул его перед командиром, — я даже нарисовал вам… Когда на палубе бой шел. Вот только что нарисовал. Посмотрите… как мы их…
На листке был нарисован морской бой. Нос нашего корабля разрезает волну. Справа и слева по борту разрывы снарядов и фонтаны воды. Взрывы такие огромные, на какие способна фантазия одиннадцатилетнего мальчишки, а кругом тонущие суда с фашистскими знаками на бортах.
— Ты должен выполнить важное боевое задание…
— Какое? — всхлипнув, спросил Андрей.
— Ты сообщишь на берегу, что транспорт, на котором ты был лично, в бою с врагом победил. А как доказательство передашь этот рисунок.
Мальчик вытер слезы.
— А кому я скажу, что мы победили?
— Первому нашему человеку, которого встретишь на земле.
— Хорошо, товарищ капитан второго ранга, скажу.
Командир обратился к мичману Гульковскому, но так, чтобы не услыхал мальчик:
— Сигнальный, сообщите на эсминец: «На борту шлюпки ребенок. Просим не открывать огня». Нет… без «просим». Просто: «Огонь по шлюпке не открывать».
Сигнальный передал сообщение на немецкий корабль.
С эсминца ответили:
«Огонь открывать не будем. Возврат шлюпки обязателен. Ваше время истекает».
Гарибян как-то по-восточному взвизгнул от злости и до крови укусил себя за палец.
— Что с тобой, Акоп?
— Что он говорит? Это их время истекает. — И несколько слов Акоп произнес по-армянски…
Командир, постукивая безымянным пальцем с перстнем по другой руке, обратился к Амбросимову.
— Ваша просьба о возврате на судно выполнена, и вы теперь уже вполне официально явитесь на корабль, Александр Алексеевич. Считайте, что не я, а немцы помогли вам в этом вопросе.