Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
— Вы просто испуганы громом московских пушек! Кто же толкнул Россию в омут революции, как не ваше самодержавие? Кто создал врагов на всех окраинах, из всех иноплеменников? Кто развил центробежные силы… Я говорю о Польше, Финляндии, Кавказе, Малороссии, о еврействе… Я ничего не имел бы и против самодержавной монархии, если бы мы нашли для управления великой страной великого человека… Ну, своего царя Соломона [647] ! Но Соломоны-то ведь остались только в Библии. Для самодержца одной шестой земного шара потребуется гигант всех добродетелей: великий ум, великая сила воли, великая прозорливость и великое благородство души и сердца. Ну где вы по нашим временам обретете такой клад? А ведь иначе — опять сказка про белого бычка! Опять вместо самодержавия — многодержавие и произвол, да произвол не одного самодержца, а многих! Сохрани нас, Господи, от этой сказки про
647
Соломон —царь Израильско-иудейского царства в 965–928 до Р.Х. Прославился своей мудростью и социальными преобразованиями: провел административные реформы, добивался централизации религиозного культа, в 957 г. закончил строительство Храма (3-я Книга Царств), святыни еврейского народа. Считается, что Соломон — автор некоторых книг Библии («Песнь Песней»).
— Вот я и вижу, что вам нужна не ограниченная монархия, а республика и свой республиканский Соломон. Благо он готов и по фамилии именуется г. Милюков. А мы на такого Соломона тоже не согласны. При его склонности лезть в друзья к террористам и социалистам выйдет не республика, а «режь публику!»
И все серьезные споры кончались обидными друг для друга шуточками…
— Кто прав, рассудит история, — говорил Павел Николаевич.
Не будем судить и мы, кто ближе к истине в этих спорах интеллигенции, завоевавшей, наконец, право принять участие в судьбах своего народа.
Но в чем Павел Николаевич был близок к истине, так это в своем указании на возможность стихийного народного бунта…
Как революционная, так и прогрессивная интеллигенция, выдвинувши на первую очередь завоевание политических свобод и отдавая этой борьбе главное свое внимание, оставалась как бы вдали от огромного мужицкого царства. У мужика по-прежнему «воля» стояла в неразрывности с «землей». А потому в смысле политическом никакой помощи со стороны крестьянства в борьбе за свободу не замечалось. Дело господское, барское! Свои собаки дерутся, чужая не приставай!
Будь на престоле мудрый Соломон, он бросил бы мужикам «Божью землю», и от русской революции только пух во все стороны полетел бы даже и завоеванная конституция одним мимолетным воспоминанием осталась бы. И прославился бы премудрый Соломон, и закрепил бы самодержавие на много веков вперед. Снова превратился бы в Бога на земле, и нестрашны были бы России ни внутренние, ни внешние враги…
А Соломона-то и не было!
Когда-то исполнявший его обязанности Витте, хотя и был произведен в графы, но это произошло исключительно со страху. А так как страх на верхах ослаб, Витте оказался графом без графства… и был отодвинут в сторонку, как ненужный лишний стул…
А уж как он, бывало, старался убедить царя, что не на дворянине русская земля держится, а на мужике!..
Что же думал теперь русский мужичок в деревне, и в каком виде долетела до него конституция?
Россия как океан, а глаза наши видят только, что близко делается.
И вот что делалось во владениях именитых дворянских родов Замураевых и Кудышевых…
Прежде всего, если конституция с большим опозданием и в растерзанном виде долетела до городка Алатыря, то до Замураевки и Никудышевки она и совсем не добралась. Дороги очень скверные!
Генерал Замураев, как предводитель дворянства, и сынок его, земский начальник, как мудрые администраторы и попечительные отцы своего народа, имевшие наглядный пример, как вредно публиковать царский манифест о конституции («алатырская демонстрация»!), распорядились, чтобы эта вредная бумага с манифестом не читалась в храме Божием
На ушко вам можно сказать, что хотя генерал с сыном и почитали себя наивернейшими подданными Его Величества, но после манифеста потихоньку и с закадычными приятелями под водочку и закусочку возмущались императором, поругивали его неподходящими для звания монарха словами и заводили между собой разговор о том, как было бы хорошо, если бы на престоле сидел великий князь Дмитрий Павлович [648] с вдовой убиенного великого князя Сергея Елизаветой Федоровной в виде регентши!.. А генерал Дубасов [649] — временным диктатором, как победитель Московского вооруженного восстания… Так вот манифест о конституции и оказался здесь на положении нелегальной прокламации со стороны престола!
648
Дмитрий ПавловичРоманов (1891–1942) — сын великого князя Павла Александровича, внук Александра II, воспитывался в семье великого князя Сергея Александровича и его жены Елизаветы Федоровны. Окончил Офицерскую кавалерийскую школу, служил в лейб-гвардии Конного Его Величества полка. Участвовал в убийстве Г. Распутина в ночь на 17 декабря 1916 г. вместе с князем Ф. Ф. Юсуповым, депутатом Государственной думы В. М. Пуришкевичем и др. По распоряжению Николая II был отправлен в Персию. После революции 1917 г. некоторое время жил в США, где занимался торговлей шампанским, с середины 1920 г. жил в Европе, участвовал в разнообразных монархических и патриотических движениях, впоследствии устранился от общественной жизни.
649
ДубасовФедор Васильевич (1845–1912) — адмирал (1906). В 1897–1899 гг. командовал Тихоокеанской эскадрой, в 1905 г. руководил подавлением крестьянского движения в Черниговской, Полтавской и Курской губерниях. В 1905–1906 гг. московский генерал-губернатор, организатор подавления Декабрьского вооруженного восстания.
Но ведь слухом земля полнится. До Алатыря-то не так уж далеко. Народ туда-сюда двигается! Были среди крестьян и такие, которые доказывали, что своими глазами видели на соборе в Алатыре «манихест» и хотя как неграмотные сами не читали, но видели, как читали грамотные и про между собой разговоры имели. Утверждали даже больше: в манихесте этом и про землю есть!
— А почему же у нас об энтом манихесте в церкви не объявляют?
— Сказывают, что господа не приказывают.
Ходили к попу:
— Что же ты, батька, про манихест в церкви не прочитаешь нам?
— Я что же? Я делаю, что прикажут власти. Никакого манифеста я не получал и ничего не знаю. Говорят, что была объявка о конституции, а что это за штука — хорошенько не знаю и ничего вам сказать не могу. Не мое дело. Идите к властям предержащим, к становому или уряднику! Я тут ни при чем, мое дело крестить, повенчать, причастить, похоронить вас, а до остального я не касаюсь…
Попик знал, что манифест вышел, но имел уже разговор с генералом и земским начальником и получил добрый совет — молчать. А совет от предводителя, который с архиереем знаком, не простой совет: не послушаешь этого совета, так и приход хороший потеряешь.
Нашлись три смельчака, которые земского начальника спросили.
— Вам было объявлено, чтобы вы, по приказу царя, слушали предводителей дворянства и земских начальников? Мной это объявлялось своевременно…
— Так точно. Слыхали от вашей милости.
— Так вот вам и еще совет: вам уж прописали раз манифест за разгром амбаров в никудышевской экономии? Поротые?
— Я, действительно, поротый…
Двое других оказались непоротыми.
— Вот я и даю совет: не суйтесь туда, где вас не спрашивают, начальство само знает, что объявить и когда объявить! А иначе и непоротые окажутся поротыми за любознательность. А тебе, поротый, сколько всыпали?
— Мне-то?.. Мне маленько… Только пятнадцать розог дали, и то не так чтобы сильно.
— Значит, надо еще дать тридцать, да побольнее. Вот и не будешь зря беспокоить земского начальника… Манифеста захотел! Я тебе такой манифест на ж…е пропишу да напоказ всей деревне выставлю без штанов-то, что в другой раз охота пройдет пустяками заниматься. Работать надо, а не ждать подачек от царя!
— Так точно! Прощенья просим, Ваше сиятельство…
Тайная смута ползает по деревням. Из Симбирска перетолкованные газетные сообщения прилетают в деревни в неузнаваемом виде. Вот в Москве, сказывают, господа с властями из пушек по манихесту палили и загубили бедного народа видимо-невидимо.