Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
— Ну, Бог с вами! Пусть будет в этом году по-старому, — вздохнувши, говорила растроганная барыня, и луга оставались за мужиками.
По случаю своей победы над Егором Курносовым мужики делали складчину на помин души покойного барина, Николая Николаевича, покупали ведро водки, но когда начинался разговор про «панехидку», раздавался протест:
— Чего нам служить? Барыня уж отслужила. Нечего зря Господа беспокоить, а вот выпить за упокой его души можно.
Так вышло в прошлом году, а весной нынешнего Егор Курносов новое придумал:
—
Как-то случилась экстренная нужда в деньгах. Анна Михайловна вспомнила про Егора Курносова, посоветовалась с гостившим в Никудышевке Павлом Николаевичем, и они порешили продать луга сурские. Послали нового кучера Ивана Кудряшёва к Егору Курносову, — пусть тот прибудет в Никудышевку насчет продажи лугов поговорить. Кучер верхом поехал. Из любопытства сперва сам луга посмотреть захотел. Поглядывал да за ухом почесывал:
— Эх, хороши луга!
Спрыгнул с седла, ухватил в пригоршню травы, понюхал, пожевал, а лошадь наклонилась и вырвала мягкими губами траву из руки Ивана.
— Что, хороша травка-то? — спросил ее Иван. — Вот то-то и оно-то…
И так жадно смотрел Иван на луга, словно и сам он был лошадью.
По накатанной луговой дороге мужик порожняком ехал. Попридержал лошаденку:
— Ты, братец, нашто чужой травой свою лошадь кормишь?
— Вот жадный. Твоя, что ли, трава-то, что так бережешь.
— Наша трава.
— Была ваша, а, как видно, скоро будет не ваша. Я из Никудышевки, от господ к Ягору Курносову послан. Слышал так, что ему господа эти луга продали.
Ну и пошел среди мужиков переполох. А когда Егор Курносов в Никудышевке побывал, и свои, никудышевские, взбаламутились. Пока господа эти луга своим, сурским, сдавали, никудышевские мужики только ворчали, но не ввязывались: крайней нужды в лугах у них не было. Но когда узнали, что господа луга эти навеки хотят продать, и они галдеть начали.
И вот пошла деревенская свара. Барский двор с утра мужиками набит: выборные от сурских и никудышевских. И те и другие доказывают свое право на эти луга и что Павел Николаевич не может эти луга Егору Курносову продать, а обязан продать мужикам, причем каждая сторона отстаивает какие-то свои преимущества. Крик, брань, укоры, попреки и угрозы. Тут и Бог, и совесть, и правда Божия, и царь-батюшка-ослобонитель, и крепкое непристойное слово. За оградой двора-тоже мужики и бабы. Там тоже крик и ругань. Точно осада крепости. Всякое появление на крыльце Павла Николаевича сперва вызывает мгновенную тишину, а потом взрыв голосов, тревожных, обиженных, то умоляющих, то раздраженных, почти злобных.
— Побойся Бога-то!
— По совести надо!
— По правде сделай! Бог правду-то видит, хоть не сказывает!
Павел Николаевич пытается говорить, но ему мешают.
— Прежде всего не кричите! Не вы, а я — собственник лугов и по закону как сам решу, так и будет: захочу — продам, не захочу — и в аренду не отдам. Ты курицу свою можешь
— Чай, земля не курица! Что ты нам про птицу да про скотину толкуешь. Разговор насчет земли, а он про курицу!
Смех и ропот. Машут руки. Злобно сверкают глаза. Павел Николаевич махнул рукой и ушел. Этим воспользовался корнет Замураев. Он давно слушал через окно эти разговоры и кипел негодованием: его возмущало не только поведение «народа», но и самого Павла Николаевича. Мужики обнаглели, а Павел Николаевич потворствует этой наглости. Чего тут с дураками объясняться? Вот они уже и в комнаты полезли. Корнет выскочил на крыльцо, объятый гневом:
— Довольно драть глотки! Расходитесь!
Мужики загалдели. Тогда корнет крикнул караульному мужику:
— Гони их со двора!
В это время Павел Николаевич возбужденно ходил по кабинету и разговаривал сам с собою:
— Извольте послушать! Оказывается, что мы владеем имением не на правах собственников и не имеем права продавать землю без разрешения этих дураков!
Когда Павел Николаевич снова вышел на крыльцо, мужики с ропотом уходили со двора.
— Почему они ушли? — удивился он.
— Я их выгнал…
— Кто тебя просил вмешиваться?
Павел Николаевич послал Ивана Кудряшёва вдогонку:
— Пусть выберут двоих поумнее, а ты проведи их ко мне в кабинет.
Иван Кудряшёв радостно побежал к воротам. Он, конечно, был на стороне мужиков и подмигнул им, когда барин упомянул про курицу: ловко, дескать, дураков обходит!
Привел Иван двух выборных стариков. Павел Николаевич думал, что они достаточно уже вразумлены по части частной собственности и вдруг опять то же самое:
— Мы этими лугами еще при твоем отце владели…
— Да не владели, а имели в аренде!
— Косили то есть. Сколь поту своего на них пролили. Надо решить по совести. Мы, хрестьяне, давно вам свое отработали и на такую, скажем, сумму, что не грех и нас уважить, а ты — Ягору Курносову! Да ты опомнись!..
— Так и знай: не владеть этими лугами Ягору Курносову!
Итак, ничего не выходит. Точно не в одной стране и не под одним законом живут. Точно и Богам разным молятся. Переговоры оборвались, а Никудышевка волновалась и галдела. Егор Курносов ночью к господам приехал. Днем боялся: грозили изуродовать. Павел Николаевич продажу затормозил: не то непонятный страх, не то передовой образ мыслей, не то отрыжка народничества мешали ему продать луга Егору Курносову. Тянул-тянул, и опять луга остались за прежними арендаторами. Но пока это свершилось, две неприятных истории уголовного характера стряслись. В день храмового праздника из-за этих лугов пьяные никудышевцы с пьяными сурскими жестоко подрались на принципиальной почве, и двоих в земскую больницу на операцию увезли, а ночью в тот же день Егора Курносова мертвым нашли на дороге в Никудышевку…