Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
«Товарищ Крупская» по внешности своей была однотипной с акушеркой Марьей Ивановной без ее, однако, миловидности. Держалась так же, по-мужски, и причесывалась по-мужски, с рядом посередине, и кофточки с ремешком носила. Широколицая, с воловьими глазами, она говорила так, словно всегда сердилась на того, с кем говорила, и фанатическое упрямство сквозило и в ее неподвижном взоре, и в тоне басовитого голоса, и в отрывистом жесте руки, которой она словно подчеркивала свои слова. Мужа своего в разговоре она именовала «Ильичом», которым была пропитана, как губка водой, и, как граммофонная пластинка, одним и тем же тоном и неизменно повторяла, как заводная игрушка, отрывки из напетых на эту пластинку Ильичом мотивов. За три дня тайного пребывания этой гостьи в Никудышевке из «бабушкиного штата» только один Пенхержевский под условием абсолютной тайны удостоился конспиративного свидания и беседы с «товарищем Крупской». Такого доверия он удостоился по той причине, что в прошлом году после впервые отпразднованного харьковскими рабочими Первого мая [353] ,
353
Во время демонстрации, устроенной харьковскими рабочими 1 мая 1900 г., впервые был выдвинут лозунг «Долой самодержавие!».
Марья Ивановна, поймавшая в парке одиноко блуждавшего Адама Брониславовича, взяв с него клятву молчания, открыла ему секрет и передала желание «товарища Крупской» повидаться и поговорить с ним.
— Приходите, когда все улягутся спать. Из вашей комнаты — дверь в парк, и никто не подумает, что вы у меня. Пусть этого никто не узнает!.. Даже Павел Николаевич! Моя гостья сделает доклад о том, что делается в главном центре, в Швейцарии… Не смущайтесь, что в моем флигеле не будет огня: это вовсе не значит, что мы спим. Мы занавешиваем окна… Мы считаем вас другом и потому…
— Благодарю за доверие… но обижен за своего друга, Павла Николаевича.
— Гусь свинье не товарищ!.. Так ждем… Есть последний номер «Искры»…
Марья Ивановна подозрительно огляделась по сторонам и метнулась с липовой аллеи в кусты, между которыми крутилась малоторная тропинка. Исчезла.
Пенхержевский с мефистофельской улыбочкой проводил взором Марью Ивановну, потом весело засмеялся. Не успел спросить, за кого же эта особа принимает его: за свинью или гуся? Неосторожное обращение с пословицами…
Сперва Пенхержевский решил не идти. Разошлись сегодня раньше обыкновенного, и к полуночи главный дом погрузился в темное молчание. Пенхержевскому не спалось. Он знал, что его ждут, и теперь испытывал такое ощущение, точно кто-то дергал незримые ниточки, протянувшиеся из левого флигеля к его мозгу. Беспокоило это и раздражало. И вдруг осторожный стук в окошко! Точно ошпаренный, вскинулся в постели: а вдруг эта дуреха сама явилась под окошечко? Увидит кто-нибудь из прислуги — черт знает что подумают…
Чтобы поскорее оборвать грозившую опасность, Пенхержевский покашлял и тихо промычал:
— Слышу. Иду.
Нехотя, но проворно оделся и вышел в парк. Оттуда калиткой прошел во двор. Залаяла цепная собака, но поджидавший на дворе Костя Гаврилов поласкал пса и повел Пенхержевского в левый флигель.
— Это вы стучали в мое окно?
— Я.
Старая-старая и такая знакомая картинка! Пенхержевский сразу вспомнил Петербург, Васильевский остров, конспиративное сборище и своего друга Пилсудского, попавшего на каторгу по процессу второго «Первого марта» в 1887 году. Напряженно серьезные лица, облака дыма, поблескивающий на столе самовар и молчание, свидетельствующее о значительности момента. И сразу бросается в глаза, так сказать, гвоздь сборища — «товарищ Крупская». Окна завешены одеялами. Лампа под зеленым абажуром освещает только небольшую окружность на столе, оставляя в полутьме все углы, по которым восседают нахмуренные участники, а «товарищ Крупская» — под лампой, с выражением ответственности на лице, торжественно надутом. К ней, конечно, прежде всего и подошел Пенхержевский.
— Пенхержевский! — мягко и певуче произнес он, протягивая руку.
— Крупская!
Остальным общий кивок головой. Тут супруги Гавриловы, Костя Гаврилов, Ольга Ивановна, Марья Ивановна и Скворешников с длинным, как фабричная труба, чубуком дымящейся трубки в губах. Единственный седой человек и держится независимо и, пожалуй, даже невнимательно к центральной фигуре собрания. Сразу видно, что его, старого воробья, на мякине не проведешь…
Поговорили полушепотом о том о сем, и басовитый голос товарища Крупской спросил:
— Можно начинать?
Молчание. Покашливание. Шелест бумажных листочков. Докладчица обвела сердитым взором все углы с попрятавшимися слушателями и начала:
— Если в восьмидесятых годах еще можно было мечтать о свержении самодержавия и переходе к социализму при помощи одной интеллигенции и ее героев, то теперь всякому умному человеку ясно: такая борьба безнадежна…
Крупская рассказала, как четверо эмигрантов: Плеханов, Аксельрод [354] , Засулич [355] и Дейч [356] — объявили себя последователями Маркса, а пролетариат — единственной революционной силой.
354
АксельродПавел Борисович (1850–1928) — участник революционного движения, «чайковец». После раскола партии «Земля и воля» примкнул к «Черному переделу». В 1883 г. вместе единомышленниками основал группу «Освобождение
355
ЗасуличВера Ивановна (1850–1919) — деятель революционного движения. В конце 1868 г. познакомилась с С. Г. Нечаевым, пытавшимся вовлечь ее в создаваемую им организацию, за что была арестована в 1869 г. и находилась в заключении. После ссылки в 1877 г. вернулась в Петербург, участвовала в деятельности «Земли и воли». 24 января 1878 г. совершила покушение на петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, была оправдана судом присяжных. В 1879 г. после раскола «Земли и воли» примкнула к «Черному переделу», уехала в эмиграцию, участвовала в создании группы «Освобождение труда», была членом редакций «Искры» и «Зари». После раскола РСДРП приняла сторону меньшевиков.
356
ДейчЛев Григорьевич (1855–1941) — участник революционного движения, публицист, переводчик, журналист, один из основателей группы «Освобождение труда». В 1884 г. арестован в Германии и выдан российскому правительству, был сослан в Благовещенск, откуда в 1901 г. бежал. В 1905 г. нелегально вернулся в Россию, в 1906 г. снова арестован и сослан в Енисейск, откуда также бежал за границу. В 1917 г. вернулся в Россию, в 1918–1921 гг. — научный сотрудник Историко-революционного архива, отошел от политической деятельности.
— Революция восторжествует как движение рабочих или совсем не восторжествует!
Скворешников бросил из угла сердитую поправку:
— Я заявил себя марксистом в России совершенно независимо от группы Плеханова!
— Разговоры потом!
Крупская продолжала излагать краткую историю рабочего движения, причем разделила ее на два периода: до Ильича и после побега за границу Ильича.
В первом периоде, до Ильича, наши социал-демократы погрязли в «экономизме».
— Политическая борьба — дело буржуазии, рабочие должны вести лишь экономическую борьбу с капиталистами! — говорили они, и наша партия плелась в хвосте буржуазной демократии, а рабочие пропитывались мещанским эгоизмом. Экономизм и профессионализм укорачивали жертвенность класса во имя будущей социальной революции. Нашему рабочему движению грозила опасность, подобно немецкой социал-демократии, превратиться в никому не страшную домашнюю скотину буржуазного парламента…
За четверть часа Крупская исчерпала первый скверный период, а после небольшого перерыва приступила ко второму периоду, с Ильичом. Введением к этому периоду были попутные личные воспоминания о том, как они с Ильичом соскоблили с Карла Маркса ту ученую буржуазность, в которой некогда обвинял его Бакунин, и открыли в нем истинное лицо революционера, указующего не эволюционный, а революционный путь борьбы [357] .
357
Бакунин Михаил Александрович (1814–1876) — революционер, публицист, теоретик народничества и анархизма. Критика им Маркса касалась главным образом будущего общественного устройства, в котором он прозревал черты прежнего буржуазного чиновничье-бюрократического государства с его ограничениями свободы и прав личности. Реализация идеи диктатуры пролетариата как представительной демократии, по его мнению, выльется в деспотическое управление массами со стороны отдельных привилегированных представителей правящей верхушки. Поэтому и социализм он рассматривал как царство буржуазности, ведущей в обезличенности человека, а Маркса как защитника этой буржуазности. Ленин же действительно сделал из марксистской теории крайние выводы и рассматривал наступивший в России исторический момент как канун неизбежной пролетарской революции (в этом и заключалось, по его убеждению, приспособлении взглядов Маркса к российской действительности и формирование программы дальнейших действий, получившей впоследствии название ленинизма).
И вот бежавший в Швейцарию Ильич начинает вытаскивать увязший в болоте экономизма воз нашего социализма на новый единственно правильный путь: политической борьбы с самодержавием и экономической с капиталистами. Если ждать, когда эволюция придвинет исторический момент к социалистическому перевороту, то это значит — ломать дурака или играть в дурачки с буржуазией. Сроки пришли, надо делать социальную революцию…
Ильич вступил в редакцию «Искры» и начал там воевать с экономистами. Плеханов уже побежден: признал необходимость политической борьбы, хотя и называет Ильича «бунтарем». Мартов тоже побежден [358] . Другие упираются, но будут побеждены. Необходимы стачки, демонстрации с кровью, массовой террор, восстания… Пути революции поливаются кровью, и глупо думать, что мы идем вперед, когда топчемся на месте…
358
Имеется в виду поражение Мартова (наст. фам. Цедербаум, Юлий Осипович;1873–1923), деятеля российского и международного социалистического движения, и его сторонников на II съезде РСДРП (1903), когда, разойдясь с Лениным по вопросам, связанным с партийным строительством, он оказался в «меньшинстве» и стал одним из лидеров меньшевизма.