Отцовский двор спокинул я (рассказы)

Екимов Борис Петрович

– А в моем возрасте уже ездят на мотороллере, - сообщает внук.

"В твоем возрасте..." - обычная бабкина погонялка: "в твоем возрасте пора соображать", "в твоем возрасте люди уже...". Вот и пригодилось присловье.

– Дед в моем возрасте уже ездил.

– На быках, - отвечает бабка.
– Цоб да цобе.

– Быки, они тоже транспортное средство, - усмехается дед.
– Не всякий сладит. У нас, бывало, сеструшка Ганя...

За стенами дома, рядом со входом его, залаяла Найда и смолкла.

– Не волки?
– спрашивает внук.

Каждый вечер стали приходить к дому, к усадьбе волки. Старый Пономарь отгоняет их выстрелом-другим

из ружья. Но это еще не они.

– Лиса...
– говорит дед.
– Волкам рано. А вот раньше волчат прямо из нор брали. Я сам лазил. Как ты вот был. Степан с Осеем приметят нору с выводком. Приглядят, когда волчица уйдет, тогда идем туда. Меня за ноги привяжут, я лезу в нору.

– Прямо к волкам? Один?

– Братья большие, им не пролезть. А я - в самый раз. За ноги налыгачим - и полез. Длинная нора, да еще с отнорком. Ухватишь в обе руки и ногами дрыгаешь. Братья тянут. Отдашь и снова лезешь. Пока всех не заберешь. Надо лишь пораньше, пока они совсем малые. А побольше станут, черябают, кусают. Все руки погрызут.

– И ты не боялся?
– спрашивает мальчик.

– Здоровые дураки, дитя засовывали, - из горницы осуждает бабка.
– А если б волчица там? Враз бы голову откусила.

– Волчица за своих не кидается, - возражает ей дед.
– Если видит, что берут, уходит и не подойдет. А за волчат хорошо платили. Либо по пятьдесят рублей, не упомню. Из России, из Тамбова, приезжал к нам человек каждую весну. Он по-волчьи умел подзывать.

Мальчик слушает дедовы сказки. Даже имена тогдашние, сестер, братьев деда, звучат таинственной музыкой: Ганя, Степан, Осей, Ефрем, Фотей, Федора.

– Малые волчата, лисята, их не отличишь. А подрастут - видно. А лисята людей не боятся. Матери нет, не прячутся, бегут, вроде играться хотят.

– И ко мне бы подошли, близко?
– не верит внук.

– Прямо к ногам. Весна будет, логово рядом есть. Там всегда лисята. И мы, бывало...

От времен давних к сегодняшним возвращает своих мужиков хозяйка. Отглядев очередную серию "Тропиканки", она приходит на кухню, говорит задумчиво:

– Что у них, что у нас... Одинаково. Кому бабка Мотя мешала?
– вспоминает она убитую в соседнем хуторе старуху.
– Она же его нянчила. А он ее за бутылку застрелил. И вроде мальчишка неплохой, всегда здоровался. А такая страсть. И бабку погубил, и себя. Расстреляют?
– спросила она мужа.

– Вряд ли, - ответил он.
– Несовершеннолетний. Он же школу не кончил.

– Значит, в тюрьме сгниет. Вот и нажился. Ничего не видал. Растут дикашами, - горько сказала она.
– Без школы... Шалаются...
– Она вздохнула, пристально поглядела на внука, будто почудилось ей что-то неладное и в его судьбе, что-то не больно доброе. А потом продолжила уверенно: - Городские дети, для них - все. Им ума вкладают.

– По мусорным ящикам лазят да по подъездам, сама говорила, - напомнил внук бабкины же слова.

– А это уж кто как. Это от родителей зависит. В детские садики. Там воспитатели, они плохому не научат.

– Позакрывались твои детские садики.

– Есть и открытые.

– А в тех дорого. Чем платить? Папин завод не работает. Вот так!
– победно заключил мальчик. Он уже понимал, куда бабка гнет.

– Найдем деньги для родного внука.

– Детские садики твои...
– не сдавался мальчик.
– "В лесу родилась елочка... Разбейтесь по парам", - передразнил он воспитательницу.
– Вроде я маленький.

– А то какой...

– Нет. Я - большой, - твердо ответил внук.
– Я же не реву, когда ты

меня по заднице хлыстанешь. Больно, но я терплю. Потому что я - казак.

Разговор становился серьезным. Недоброе крылось в бабкиных словах. Мальчик на деда поглядел, шагнул к нему.

– Казак, сынушка, казак...
– успокоил его дед.

Мальчик сразу ободрился.

– В детсад...
– повторил он немилые бабкины слова.
– А кто будет сено на санках возить? А скотину гонять на речку? А за Никиткой, Лукашкой глядеть? Все - дед? Один дед, да?
– гневно вопрошал он.
– А дед уже старый. У него рука болит и спина. Я же тебе помогаю, деда? Ты же сам говорил, без меня как без рук?

– Помогаешь, сынушка, еще как помогаешь, - успокаивал мальчика дед и на жену поглядел выразительно: "Молчи".

И вдруг мальчику вспомнилось главное - его жеребенок, который вот-вот на свет появится. Расстаться и не увидеть... Это было так обидно и больно - выше сил. Мальчик побледнел.

– А жеребенок...
– прошептал он.
– А он... А я...

Дед понял, положил на плечо мальчику руку.

– Не бери всерьез, - сказал он.
– Бабаня шуткует.
– И чувствуя, как бьет тело мальчика нешуточная дрожь, стал говорить: - Нам без тебя - никак. А весной - тем более. Скотину приглядишь, сеять поможешь. Воду подвезть, семена. Лошадку запрягем, и пошло дело. А уж косить начнем, там и вовсе. Траву ворочать, сушить. Тюки возить, скидывать, - считал и считал он будущие труды.
– А на бабкиной плантации кто помогать будет? А новый баз ставить?

Чем больше он находил дел, тем спокойнее становилось у мальчика на сердце. И бабушка уже глядела с улыбкой на своего помощника и дедовы слова подтверждала, сдаваясь: "Без тебя как без рук", но с горечью понимая, что жизнь все расставит. Скоро, скоро с внуком придет пора расставаться: в школу пойдет - и все. И быстро забудет хутор. А они опять останутся вдвоем, одиноко. Особенно по времени теплому, когда надо бороновать да сеять, сено косить, хлеб убирать, пахать, снова сеять. На заре муж поднимется - и нет его. Целый день одна. В стенах ли дома, на базах у скотины да птицы, на огородах. Одна и одна. Не с кем перекинуться словом. Муж подъехал в обед, поел и снова уехал. И опять - одна, теперь уж до ночи. На подворье еще можно собаке, курам что-то сказать. А в огороды уйдешь - там вовсе. Рыхлишь ли, пропалываешь... Разогнешься, глядишь - зеленая пустыня вокруг. Все молчит. И близко, и далеко. Ряды за рядами: белесая капуста, сизый лук, темная зелень картошки, помидорные гряды, по берегу речки - вербы, за ними - холмы, степь, а выше - небо. И все молчит. Лишь редких птиц голоса. Просвистит иволга в вербах и смолкнет, прилетит горлица и будет стонать и стонать. Трактор мужа где-то гудит далеко. Порою такая находит тоска: работаешь - и слезы льются. Начинаешь вслух мужа корить, далеких детей: "Бессовестные... Хоть бы приехали, поглядели... Подохнешь тут, и никто не узнает..." Кто бы послушал, сказал бы: с ума сошла.

Так что внук хоть и малый, а великая радость, душе подмога. Нет нужды с фотокарточками говорить. Но скоро заберут его. Была бы школа. Мальчику нравится тут. А в городе нынче радости мало. Работы нет, получают копейки. Привезли его - глядеть тошно. А здесь окреп, вырос. Была бы школа поближе. До станицы - далеко.

– Школу не надумали открывать?
– спросила она у мужа.

Который уже год шли разговоры про начальную школу. Прежде колхоз возил ребятишек на центральную усадьбу всякий день. Нынче все кончилось: колхоз, его автобус. Кто ушел на квартиры, а кто и дома сидит.