Отцы-основатели.Весь Саймак - 9.Грот танцующих оленей
Шрифт:
А вот Мэри совсем другое дело. Она была симпатичной девчушкой, у нас даже было несколько свиданий — но и только, ни к чему серьезному это не привело. Зато теперь красота покинула ее, и Мэри превратилась в этакую солидную матрону. У меня даже возникло подозрение, что за написанным на ее лице умиротворением скрывается обыкновенная пустота.
Оба они совершенно сбили меня с толку. Я забеспокоился и начал жалеть, что приехал.
— А теперь, — заявил Старик Пратер, — перейдем к делу. Ибо, как я полагаю, нас собрало здесь некое дело, причем весьма спешное.
Он
— По-моему, Чарльз уже кое о чем догадывается. Едва прибыв, он заметил нечто такое, что вы оба упустили.
Леонард и Мэри одновременно воззрились на меня. Я не промолвил ни слова: представление затеял Старик Пратер, вот пусть он и расхлебывает.
— Весьма вероятно, что у нас есть машина времени.
Мгновение все хранили молчание, а потом Леонард наклонился вперед и спросил:
— Вы хотите сказать, что кто-то изобрел…
— Прошу прощения, — отвечал Старик Пратер, — этого я сказать отнюдь не хочу. Машина времени свалилась в березовую рощицу у небольшого пруда позади мастерских.
— Как это — свалилась?
— Ну, может, и не свалилась. Вероятно, слово «объявилась» более уместно. Ее нашел Колченогий, наш садовник. Очень недалекий парень. Вы его, наверно, не знаете: он пришел всего несколько лет назад.
— То есть вы предполагаете, что она стала видна? — уточнила Мэри.
— Ну да, просто стала видна. Ее можно там увидеть, хотя и не совсем отчетливо, потому что частенько она кажется несколько расплывчатой. Иногда около нее оказываются ка-кие-то объекты, потом исчезают — мы считаем, что они просто блуждают во времени. Вокруг университетского городка появляются довольно странные миражи — пагода, к примеру. — Он обернулся ко мне: — Похоже, эта конструкция питает слабость к пагоде.
— Тут нашим экспертом будет Чарльз, — с плохо скрываемой издевкой заявил Леонард, — Это ж он у нас исследователь времени.
Я не ответил, и в течение долгих минут вообще не было сказано ни слова. Наконец молчание стало невыносимым, и Старик Пратер попытался его нарушить.
— Разумеется, все понимают, что нынче вечером они приглашены сюда не без причины. Мы должны как-то овладеть ситуацией, и я убежден, что каждый из вас внесет свой вклад в дело.
— Но, доктор Пратер, — возразила Мэри, — об этом предмете я знаю меньше чем ничего. О времени я даже не задумывалась — разве что как об отвлеченном понятии. Я даже не ученый. Вся моя жизнь посвящена музыке, и все другие понятия меня не интересовали.
— Именно это я и имел в виду, — отвечал Старик Пратер, — именно потому-то ты и здесь. Нам нужно незапятнанное, непредубежденное — я бы сказал, девственное — сознание, чтобы рассмотреть этот феномен. Нам нужен разум человека, подобного тебе, который ни разу ни подумал о времени, кроме как, по твоим словам, «об отвлеченном понятии». И у Леонарда, и у Чарльза здесь имеется некоторая предубежденность.
— Конечно, я благодарна за приглашение и, вполне естественно, заинтригована тем, что вы называете «феноменом». Но вы должны понять, что в отношении времени у меня крайне посредственные
Слушая, я осознал, что вполне с ней согласен. Наконец-то Старик Пратер умудрился облапошить самого себя. Его доводы в пользу приглашения Мэри в группу показались мне полнейшей белибердой.
— Я тоже должен признаться, — подхватил Леонард, — что не уделял времени серьезного внимания. Разумеется, в математике — то есть в некоторых разделах данной науки — время является одним из факторов, и с таковым я, естественно, знаком. Но само время меня никогда не интересовало, и вам следует понять…
Старик Пратер остановил его нетерпеливым жестом.
— Не торопись. Сдается мне, вы чересчур торопитесь сбросить себя со счетов. — Он повернулся ко мне. — Итак, остался только ты. Ты не сказал ровным счетом ничего.
— Вероятно, потому что мне нечего сказать.
— Факт остается фактом, — настаивал он, — Ты работал в Институте времени. При мысли об этом я прямо сгораю от любопытства. Хоть ты сможешь рассказать, о чем там шла речь. Особенно мне интересно, почему ты уволился.
— Я не увольнялся, меня выперли, вышвырнули, дали под зад коленкой. Предпосылки проекта вам известны. Исходная и самая главная предпосылка заключается в том, что если мы выберемся за пределы Солнечной системы — если надеемся добраться до звезд, — то должны знать о концепции пространства-времени чуточку больше, чем теперь.
— До меня доходили кое-какие слухи об ужасном скандале, — вмешался Леонард. — По моим сведениям…
— Не знаю, насколько он был ужасен, — перебил я, — но, как я понимаю, это был своего рода крах. Видите ли, я собирался устроить развод: отделить пространство от времени, превратив их в две отдельные сущности. Ведь, будь они прокляты, стоит немного подумать, и сразу ясно, что это два самостоятельных фактора. Но ученые столько времени болтали о пространственно-временном континууме, что он стал научным идолом. Похоже, в науке превалирует мнение, что при попытке разделить их вселенная разлетится на кусочки, что они каким-то образом слиты — дескать, сие и породило вселенную. Но если ты намерен работать со временем, так и работай с одним лишь временем, без всяких довесков. Либо ты работаешь со временем, либо — с пустым местом.
— На мой взгляд, это философия, — заметил Старик Пратер.
— Вы и кое-кто еще из здешних педагогов учили нас философскому подходу. Помню, как вы говорили: «Думайте интенсивно и напрямик, и к чертям всякие выкрутасы».
Он весьма неестественно закашлялся.
— Сомневаюсь, что я облек данное выражение именно в такую форму.
— Ну конечно нет, в моем исполнении это звучит несколько упрощенно. Ваши слова были куда вежливее и намного витиеватей. Никакой философии тут нет, это всего лишь здравый смысл — результат тех напряженных и незамысловатых рассуждений, к которым вы всегда нас призывали. Если ты намерен с чем-нибудь работать, то сперва разберись с чем или хотя бы выдай какую-нибудь теорию на сей счет. Разумеется, теория может быть и ошибочной.