Отдать якорь. Рассказы и мифы

Воробьев Сергей

– Нет, что-то здесь не то.

Он потрогал её вилкой, потом пальцем.

– Холодная! Холодную яичницу мне подсунул! Боб! Что же это ты парторгу вчерашние заготовки даёшь? Хочешь, чтоб я тебе характеристику испортил. Бисов сын, где ты есть?!

Никанорыч заглянул на камбуз – пусто.

– Наверное, к вчерашней невесте побежал, – добродушно пошутил он. – Ладно. Сковорода, смотрю, горячая – щас мы яешню эту пропечём с двух сторон. Всё равно глазунью я недолюбливаю.

Никанорыч сбросил свою яичницу в раскалённую сковороду, и она тут же стала скукоживаться,

чернеть и чадить. Из камбуза повалил едкий зловонный дым, из которого, как из чистилища, вывалился наш парторг.

– Что же это такое творится? – протирая глаза и откашливаясь, хрипел он. – Чем хотел накормить меня этот бисов сын?

Боб, почувствовав неладное, быстро объявился на месте события. Такой развязки он, конечно, не ожидал и, чтобы как-то себя реабилитировать, геройски бросился в задымленный камбуз, подхватил подолом фартука чадящую сковороду и выволок её на открытую палубу.

– Боб, скажи мне честно, – допытывался Никанорыч, – чем ты хотел меня отравить?

– Сюрприз это, – оправдывался Боб, – сюрприз из Абердина.

– Да, сюрприз не слабый, век буду помнить.

– Не обижайся, Никанорыч, не по тому сценарию всё пошло.

– А какой же тогда настоящий сценарий? Заворот кишок, что ли?

Наш уязвлённый гидролог долго не мог понять, что за эксперимент учинил над ним Боб, и отошёл только тогда, когда неудачный экспериментатор сделал ему его любимый омлет из четырёх настоящих абердинских яиц.

– Больше так не шути, – нравоучительно говорил он, наворачивая за обе щеки омлет. Другой бы обиделся. В каждой шутке должна быть мера. А придумал ты, конечно, здорово. Теперь иди, драй сковороду, герой.

– Непонятно, кто над кем подшутил? – рассуждал Боб, выскребая ножом намертво прилипший к чугуну пластик искусственной яичницы.

Не успели мы отойти от происшествия, как послышался голос вахтенного матроса:

– Боб! К тебе тут пришли. Выходи встречать.

У трапа стояла Кэтти. Завидев Боба, она так ясно улыбнулась, что мир будто озарился солнцем. Хотя над доками висела кисея неразрядившегося тумана. Боб расставил руки, как для вселенского объятья:

– Заходите к нам, миссис Абердин. Мы все рады Вас видеть. А особенно я.

Он помог ей перейти по короткому деревянному трапу и обрадовал новостью:

– Я уже говорил с капитаном. Он даёт тебе добро присутствовать на борту нашего «лайнера». Сегодня я целый день на камбузе. Могу предложить место помощника.

– Тогда будем готовить тэттис. Хорошо, Боб? Это очень просто: нужен картофель, мясо и овощи.

– Это как раз то, что у нас в изобилии.

– А на десерт будет шоколадный пудинг.

На камбузе ещё стоял дух сгоревшей абердинской яичницы. И когда Боб поведал все перипетии неудавшейся шутки, Кэтти залилась смехом, явно не свойственным предкам суровых кельтов.

– Боб, ты, наверное, неудачник. Признайся. Но тебе тогда обязательно повезёт в любви.

– Боюсь, что и здесь мне не повезёт, – признался Боб с ироничной улыбкой на устах.

Он ласково посмотрел на Кэтти, потом, как бы опомнившись, энергично потёр руки и произнёс:

– Ну,

что ж, приступим!..

На обед нам подали тушенное с картофелем мясо, обложенное овощами, и манно-шоколадный пудинг. Когда капитан узнал название съеденного блюда, то стал про себя рассуждать:

– Тэтис, тэтис, – что-то мне напоминает. А! – вдруг встрепенулся он, – миллионы лет назад было такое море, от которого и пошли все моря да океаны. Так что, где бы ты ни находился: в Индийском ли, в Тихом, или у себя на Балтике, – всё равно ты находишься в море Тэтис. Наверное, древние шотландцы знали что-то об этом, раз своё блюдо так назвали.

– А шоколадный пудинг тоже шотландский? – спросил матрос-рулевой по прозвищу Полковник.

– Какой же, по-твоему, – заявил старпом, – сама Кэтти делала.

– Я почему-то думал, что пудинг – это вообще порода собак такая.

– Пу-у-у-динг, – протянул старпом, – пудель, а не пудинг.

Наш второй штурман Акимыч, который стоял ходовую вахту с Полковником, постучал указательным пальцем по столу и строгим голосом произнёс:

– Полковник, ещё один такой прокол, понижу до лейтенанта.

Но как бы ни пикировались между собой наши мужественные моряки, все были благодарны Бобу и Кэтти за обед, приготовленный в духе шотландской национальной кухни.

– А не зачислить ли нам Кэтти в штат помощником повара? – предлагал Никанорыч. – Есть там у нас вакансии али нет?

Все понимали, что это шутка и что «ковчег», уготовленный нам, не принимал на борт посторонних, и что случайное появление в нашем вынужденном затворничестве маленькой шотландки являлось для нас своего рода подарком, светлым лучиком в суровых морских буднях. А Боб и Кэтти понимали это особенно, и, когда они накормили команду ужином и освободились от дел, капитан отпустил их вдвоём на берег.

– Пускай погуляют, – сказал он, – группа из двух человек укладывается в данные мне инструкции. Или я ошибаюсь?

– Законно, – подтвердил Никанорыч, – никто возражать не будет.

Вернулся Боб поздно – в первом часу ночи. Город стоял в сонном оцепенении. Тишина обволакивала застывшие, как на картине, доки, в которых скромно притулился наш маленький пароходик.

Боб пришёл молчаливый и задумчивый – с какой-то внутренней подсветкой, которую выдавали глаза и лёгкая полуулыбка. Он рассказал нам, что они с Кэтти ходили в синематограф на американский фильм «Грязная дюжина». Фильм был про войну. Зал почти пустой. Они ели мороженое под непрекращающиеся мужские перебранки и автоматные очереди на экране. Других фильмов, к сожалению, в тот вечер не было.

– Чапаева на них нет, – сделал заключение Боб, – он бы их шашечкой всех порубал на котлеты.

– А как твоя Кэтти? – спросил дежуривший у трапа Полковник. – Проводил?

– Сначала я довёл её до дома, потом она меня до дока. И так три раза подряд. В конце концов, настоял, что провожаю я. Она живёт в таком же двухэтажном домике, какие мы видели на окраине города. Прелесть, что за домик.

– Ты хотел, верно, сказать Кэтти, а не домик.

– Катя вообще – мечта. Чего уж тут скрывать.