Отдай, детка! Ты же старшая!

Козырь Фаина

— Позвони! Поняла?

— Хорошо! Только, папа, точно ничего не случилось?

— Все живы, доча, — и он положил трубку.

— Блин! — заволновалась Даринка и побежала к Савелову.

— Опять отпрашиваешься? — возмутился тот, но потом поостыл, глядя на взволнованную Горянову. — Случилось что?

— Не знаю… Я к отцу смотаюсь ненадолго? А?

— Давай! Отзвонись, если что.

— Угу! — и Горянова выскочила, на ходу надевая пальто и влезая как — то сразу в сапоги.

Уже на улице она вспомнила, что сегодня без машины и стала ловить частника. Им оказался какой —

то приезжий баран, совсем не знавший города и привезший Горянову к родительскому дому с другого бока. Оттуда шагать было до подъезда далеко и идти не привычной дорогой через арку, а из — за угла дома по обледенелому тротуару.

Выходя из машины, Даринка отзвонилась.

— Я уже на улице, жду, — сказал отец и сбросил вызов.

И Горянова поспешила, она так старалась не упасть на скользкой дорожке, что совсем забыла смотреть по сторонам и даже как — то странно позабыла, что отец должен встречать ее у подъезда… Она быстренько набрала код, и дверь пиликнула, впуская Даринку в теплое нутро. Горянова всегда поднималась на лифте, но сегодня было слишком тревожно, так что она решила немного пошагать по ступенькам, чтобы успокоиться.

На третьем этаже возле окна в свете неяркого декабрьского солнца самозабвенно целовались двое… Высокий мужчина и светловолосая хрупкая девушка. Они никого не замечали вокруг, и лишь тихие вздохи и шуршание курток нарушали звонкую тишину, потому что и Горянова обмерла, увидев их, и забыла сделать шаг. Она резко закрыла свой рот рукой, изо всех сил пытаясь сдержать страшный крик, и, повернувшись, на цыпочках стала спускаться назад, туда, где холодный морозный воздух все делал таким ясным и понятным.

Тяжело дыша, она выскочила из подъезда и быстрым шагом пошла прочь.

— Дарина! — голос отца прорезал пространство.

Он, оказывается, встречал ее у арки и совсем не понимал, почему дочка оказалась позади него. Потерянное Даринкино лицо все сказало ему, и он побежал к ней отчаянно, изо всех сил, как когда — то в детстве, когда она упала с высокий качелей:

— Девочка моя, — с силой прижал он ее к себе, уже понимая, что опоздал, — пусть их, шалав! Слышишь? Забудь! Не стоят они твоего мизинца! Доченька! Слышишь? Не стоят!

Александр Айгирович, кадровый военный, не раз бывавший в горячих точках, никогда не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас…

Но Даринка уже пришла в себя. Она отстранилась от отца и спокойно спросила:

— Давно они?

— С ночи.

— Ну, вот и поговорили… Я пойду, пап. Не рассказывай им, не надо. Дело — то житейское… Я сама разберусь.

— Может… — Александр Айгирович замолчал.

— Не может… Спасибо, папа, — и она снова прижалась к нему, чтобы поцеловать его в небритую щеку.

А потом пошла на работу, привыкая к новым ощущениям, которые рождаются в душе, когда тебе со всей силы дали под дых.

Как дошла до работы, как сбила каблук, Даринка помнила смутно. Дошла — и слава Богу! Спокойно поднялась по ступенькам. Зашла к Савелову и даже улыбнулась, отвечая на его вопрос, всё ли в порядке:

— Все живы, Роман Владимирович.

А дальше… Дальше на работе

нужно было держать лицо. Самое удивительное, что это было совсем не трудно: на Даринку опустилось какое — то странное отупение, такое, когда ничего не чувствуешь. Ни — че — го! Она села за стол, старясь производить как можно меньше шума (очень разболелась голова), кликнула мышкой, открывая наугад первый попавшийся файл. И, кажется, что — то начала печатать. Даринкины пальцы ровно застучали по клавиатуре. Тук, тук — тук, тук, тук — тук, тук… Горянова не сразу поняла, как и когда это произошло, но ровный мерный стук, издаваемый ее руками, вдруг показался ей настоящей музыкой, в прошлом модной и очень знакомой. Она стала вслушиваться в ритмы, подпевая, вернее, не подпевая, а пока только мыча, потому что ей никак не удавалось, что называется, «поймать» мелодию. Она раз за разом повторяла ритм и так же методично пыталась узнать за ним мотив.

— Мммм, эммм, уо, ммм, — доносилось из ее рта нечленораздельное полумычание, сопровождаемое покачиванием головой в такт.

А маленькая компьютерная клавиатура превратилась в самую настоящую барабанную установку. Тук, тук — тук, тук, тук — тук, тук… Звук постепенно нарастал, и вдруг Даринка поняла, что кроется за этим тук — тук. Тут же в памяти всплыли слова, и она, невероятно довольная, что угадала-таки, подыгрывая себе аккомпанементом из маленьких клавиш, фальшиво запела еле слышно, почти про себя:

— Районы, кварталы, эммммм массивы, я ухожу, ухожу красиво.

Эта строчка продолжала крутиться в голове, принося странное умиротворение.

— Районы, кварталы, эммммм массивы, я ухожу, ухожу красиво.

Сколько раз она повторила ее, Горянова не считала, да и зачем? Тук, тук — тук, тук, тук — тук, тук… Красиво!

Савелову, еще не привыкшему к переменам и все еще чутко воспринимавшему каждый шорох, надоело слушать Даринкино мычание, еще полчаса назад его забавлявшее, а сейчас резко бившее по усталой голове.

— Чертов Альбертик, Джеймс Бонд херов! Установил прослушку, мать его! — в сердцах кинул он и поднялся из — за стола, чтобы воочию посмотреть, чем там Горянова занимается.

Со стороны все было нормально: ну, развлекается девочка, что ж, имеет право, такой проект отхватила, пусть пошалит.

— Горянова, ты что, ди-джеем заделалась? — хмыкнул он, — так, боюсь тебя расстроить, у тебя для этого ни слуха, ни голоса, народ сбежит.

Даринка оторвалась от клавиатуры, подняла на него взгляд и снова опустила, ничего не ответив.

— Горянова?

— Красиво! Ммм! — ответила ему Даринка, вдруг резко вставая и делая шаг от стола, а потом почему — то снова дергано возвращаясь обратно, резко садясь и пододвигая к себе клавиатуру. — Ммммм, красиво!

А потом, уже изумляя всех, кто был в офисе, Горянова снова встала, что — то сумбурно ища в бумагах, путаясь в листах, обычно ровным, упорядоченным строем лежавших на ее всегда идеальном столе.

Савелов наблюдал эту картину с явным изумлением и не знал, как реагировать и уже хотел сказать что — то едкое, язвительное и пошлое, как вдруг, весь напрягся, свел брови и очень громко крикнул: