Отдел «Массаракш»
Шрифт:
— Чудила, — хмыкнул Облом. — Скажи я, что ты из местных, капрал бы тебя загонял, как ломового мерина. По всему квадрату! А так денек провозимся, другой, третий, и все на одном месте… Сечешь?
— Не очень, — признался Птицелов.
— Эх, темнота… — покачал Облом кудлатой башкой. — Сразу видно, мутант с периферии… Эй, солдатик! — окликнул он Boxy. — Насвайчиком не богат? Не угостишь бедных делинквентов, идущих класть живот во имя науки?
Рядовой Boxy пошарил по карманам, извлек тощий пластиковый пакетик. Протянул его Облому.
— Благодарствуйте, служивый! — отвесил Облом дурашливый поклон.
Он аккуратно открыл пакетик, осторожно вытряхнул на заскорузлую
— Будешь? — предложил он Птицелову.
— Не-ет, — проговорил тот. — Не хочется.
— Да ты и не пробовал небось?
— Не пробовал, — согласился Птицелов.
— Потому и не хочется, — заключил Облом. — Смотри и учись, пока я жив, доходяга!
Он ловко собрал зерна насвая в щепоть и заложил за оттопыренную нижнюю губу. Одобрительно замычал, показал солдату большой палец.
— А почему «во имя науки»? — спросил Птицелов.
Облом пробубнил что-то невнятное, тряхнул головой. Толку от него было сейчас немного, и Птицелов стал глазеть по сторонам, заново открывая знакомые места. Низкорослый подлесок, страхолюдные ямы, заполненные черной жижей, торчащие вкривь и вкось ржавые фермы пусковых установок, воронки от давних и недавних взрывов, бетонные колпаки капониров. Странно было все это видеть третий раз в жизни. Первый — в далекой уже, хотя не прошло и года, дикой юности. Второй — на экране машины, умеющей заглядывать в душу. И третий — теперь вот. Неужто будет и четвертый, и пятый?
А вдруг я проклят? И до конца дней суждено мне возвращаться на место, где однажды узрел я бога, выходящего из чрева железной птицы?
Не бог это, тут же напомнил Птицелов себе, а пришелец. Человек из плоти и крови, но чужой.
— Почему во имя науки, спрашиваешь? — пробормотал Облом, выплюнув насвай.
— Ну да…
— А для кого мы железяки эти собираем, как ты думаешь?
Птицелов пожал плечами.
— Откуда мне знать.
— Либо для столичной Академии наук, — веско произнес Облом, — либо бери еще выше — для самого Департамента Специальных исследований! Там, я слышал, до сих пор Странник заправляет… Вот ведь не берет человека никакая напасть. И при Отцах свои делишки обтяпывал, и при Комитете…
— Слушай, Облом, — сказал Птицелов. — И откуда ты все знаешь?
Облом покосился на рядового Boxy, с самым рассеянным видом бредущего поодаль, и наклонился к уху Птицелова.
— Откуда, не скажу, — проговорил он, — но ты слушай и мотай на ухо, желторотик, ума-разума набирайся… — Он отстранился и нарочито громко осведомился: — Долго мы еще будем тащиться по этой грязюке, Птицелов? Где она, Голубая твоя, массаракш, Змея?!
Река обмелела. В самом глубоком месте вода доставала Птицелову по пояс. Но ходить по дну ее было сущим мучением, ноги в тяжелых резиновых бахилах засасывало илом. Сменяя друг друга через каждые полчаса, Птицелов с Обломом выволокли на берег груду разного хлама: снарядные гильзы, хвостовую часть ракеты «земля-воздух», несколько черепов, мотки колючей проволоки и прочий ржавый да костяной хлам, неизвестного происхождения. Облом уже сам был не рад, что вызвался на эту работенку. Другие дэки натащили к грузовику кучу разных подозрительных железяк, в которых с увлечением рылся длинный, как жердь, штатский в блестящем балахоне до пят. Добыча Облома с Птицеловом не вызывала у штатского ничего, кроме презрительной усмешки. Капрал был недоволен, а водитель грузовика посматривал на беззастенчивых эксплуататоров его великолепного комплекта химзащиты, как ревнивый муж на соблазнителя жены. На третий день безуспешных поисков
— Все, с меня хватит! Попрошусь на другой участок. И тебе советую.
Они валялись на берегу, грязные, как черти, не в силах поднять ни руки, ни ноги. Даже курить не в силах.
— Будь по-твоему, — проговорил Птицелов. — Если сегодня ничего не найдем, завтра попросимся на другой участок.
Облом покосился на него в недоумении.
— Ты собираешься еще раз лезть в эту жижу?!
— Угу, — отозвался Птицелов. — Осталось обследовать во-он тот бочажок у правого берега… Видишь, там кустики над водой склонились?
— Вижу, — отозвался Облом, — но я туда не полезу, не обессудь.
— И не лезь, — буркнул Птицелов. — Я сам.
— Как хочешь, — буркнул Облом, смеживая веки. — Я подремлю чуток…
Он повернулся набок и захрапел. Солдатика, который все эти дни, пока дэки ковырялись в реке, неотступно сопровождал дефицитный комплект, тоже сморило.
Птицелов несколько минут посидел, наслаждаясь покоем.
Припекало. В хилых прибрежных зарослях копошились пичуги. Надо было вставать и лезть в воду. Птицелов с огромным трудом заставил себя подняться, натянул резиновые доспехи, взял багор. Подумал и решил противогаз не надевать. Ну его, этот мешок для удавленника..
Бухая бахилами, спустился к воде.
Этот приток Голубой Змеи, и прежде-то не слишком полноводный, теперь совсем захирел. Мутно-зеленые воды его медленно волокли между глинистых берегов всякий мусор. Ходил слушок, что выше по течению воздвигли плотину для строящейся гидроэлектростанции и что время от времени шлюзы открывают и сбрасывают воду, тогда по старому руслу катится пенный вал, сметая все на своем пути. Птицелов представил себе, что в этот момент он возится в жидкой донной грязи, увязнув в ней по колено, и ему стало не по себе. Но он подавил страх. Бог не выдаст, свинья не съест. А находка «деталюхи» может сказаться на его судьбе в лучшую сторону. Приказ Колдуна явиться в Столицу никто не отменял, но появление в оной надо еще заслужить.
Птицелов осторожно сполз с глинистого берега в реку. В этом месте было глубоко, и он сразу погрузился в нее по грудь. Вода была такой холодной, что даже дыхание перехватило — массаракш! Мелкими шажками, чтобы, не приведи Мировой Свет, не напороться на какую-нибудь ржавую железяку на дне, Птицелов двинулся к бочажку. Они с Обломом уже давно обшарили то место в реке, куда упал обломок железной птицы, и ничего похожего не обнаружили. Тогда Птицелов предложил искать ниже по течению. Ведь водосбросы могли утащить «деталюху» с места погружения. И довольно далеко. Но поиски ниже по течению тоже ничего не дали. Остался лишь невзрачный бочажок, где, как приметил Птицелов, вода закручивалась воронкой. Если и здесь нет обломка, то дальше искать бесполезно.
Он постоял на самом краю бочажка, наблюдая, как крутятся на его поверхности щепки и прошлогодние листья. Надо бы потыкать багром, но Птицелов почему-то никак не мог решиться. Боялся разочарования. А вдруг нету здесь ничего? Что тогда? И дальше гнить на «фронте борьбы с наследием старой войны»? Среди дэков поговаривали, что на этом фронте получают вид на жительство главным образом в Мировой Свет. Радиация, автоматические стрелковые системы, что до сих пор не сгнили, противопехотные мины и газовые «хлопушки», которые не рассыпались в прах. Не говоря уже о диких зверях; не говоря о вспыхивающей временами между дэками поножовщине и эпидемиях дизентерии. На юго-западе тоже не сахар, конечно… но там делинквенты вкалывают по контракту и шанс получить вид на жительство в центре все же велик. Только бы повезло…